боссов, которые вели себя в своих районах как настоящие баре. Ленинградский райком сделан как большая дворянская усадьба. Комфортабельное трехэтажное здание привольно раскинулось в Парке Дружбы – как в собственном усадебном парке. Симметричный объем с акцентированным входом: долгая неспешная парадная лестница и взлет «звонницы» над козырьком. Единый ритм вертикальных проемов по всем фасадам, которые изначально завершались арками, как и в стоящем неподалеку здании Пароходства [37] того же автора. Но здесь велели сделать «построже», и компромиссом стали перемычки над окнами, смутно напоминающие перспективные наличники арок на станции метро «Добрынинская» Леонида Павлова (1950) – своего рода протопостмодернизм, обращавшийся к наследию владимирской Руси. И как Павлов не цитировал ничего конкретного, а лишь улавливал дух, так и Былинкин, не используя характерных деталей (колонн, фронтонов, балконов), окликает, тем не менее, очень внятный архетип. И, конечно, любимый автором кирпич, который к тому же удачно отсылал к «духу места» (чуть дальше по Флотской еще с XIX века стоял Никольский кирпичный завод), довершил формирование этого неожиданного образа.

Фасад. Первая версия

Интерьер

В позднейших публикациях автор будет старательно датировать здание на пару лет раньше – как Малевич, который осознал свою историческую роль первопроходца авангарда, так и Былинкин почувствует себя провозвестником постмодернизма. На самом же деле завершение здания затягивалось по причине народного возмущения, которое было связано и со строительством в парке вообще, и с тем, что обещали построить Дом пионеров, а стали возводить райком. Справедливость не восторжествовала, а граждане находили утешение в саркастическом сравнении боковых объемов здания с пивными кружками. В «кружках» же тех не пиво, в кружках – вода, в изобилии лившаяся на партсобраниях (здесь малые конференц-залы), а их «ручки» прикрывают дверь эвакуационного выхода, чтобы не портить общую материальность сооружения. Испортили ее уже в двухтысячные годы, когда поменяли тщательно разработанную Былинкиным вертикальную структуру остекления на примитивные стеклопакеты, лишив здание большой доли оригинальности. Новый хозяин (теперь тут три управы) – новый барин.

37. Московское речное пароходство 1969–1975

АРХИТЕКТОРЫ М. БЫЛИНКИН, В. КИРПИЧЁВ

КОНСТРУКТОР А. ПЯТЕЦКИЙ

ИНЖЕНЕР И. ЛАДЫЖЕНСКИЙ

ЛЕНИНГРАДСКОЕ ШОССЕ, 59

РЕЧНОЙ ВОКЗАЛ

Крайне нестандартное офисное здание как производная от свободы ведомственного волеизъявления, творческого почерка архитектора и расположения в парке

В 1962 году Алвар Аалто построил в Вольфсбурге культурный центр – многогранные объемы на ножках. Он произвел на советских архитекторов сокрушительное впечатление: любимая тема Корбюзье смягчена фирменной органикой Аалто! Неприлично близко к оригиналу Витаутас Чеканаускас строит в Вильнюсе Дворец художественных выставок (1969), а Максим Былинкин в том же 69-м делает конкурсный проект детского кинотеатра на Арбате: те же призмы, те же ножки. 30-летний архитектор получил на конкурсе лишь третью премию (утешало то, что Константин Мельников – и вовсе поощрительную), но тема перетекла в его следующий проект. Что подтверждает не только зависимость советской архитектуры от западных журналов, но и возможность существования архитектурной темы самой по себе – вне зависимости от места, функции и даже материала.

М. Былинкин. Проект детского кинотеатра на Арбате. 1969

В. Чеканаускас. Дворец художественных выставок в Вильнюсе. 1969

А. Аалто. Культурный центр в Вольфсбурге. 1962

Потому что никакой необходимости поднимать объемы на ножки, завлекая публику (как у Аалто) или сохраняя виды на старый город (как у Чеканаускаса), у Былинкина не было. Здание Пароходства расположилось в густом парке, вдали от суеты, абсолютным особняком – как сельсовет в Сяюнятсало того же Аалто (1952). Или как ведомственные санатории, которые пойдут в 70-е как грибы после дождя. Не было нужды и в многогранниках – но, пользуясь свободой, которую давали ведомственные заказы, молодой архитектор Владислав Кирпичёв сочинил внутри них многосветные пространства, каких в истории советской архитектуры еще не было (увы, перестроены в 2000-е годы). Столь же обаятельны, сколь и необязательны остальные детали: балконы и ниши, круглые и квадратные окна, треугольные выступы и скосы, прозрачная «звонница» пожарной лестницы по центру здания… Всё это сугубо профессиональные радости: смакование пластики объемов, игра контрастов, упоение светотенью на сложных поверхностях.

Единственное, что может иметь объяснение в этом абсолютно нездешнем здании – мотив аркады. Казалось бы, арки окликают здание Северного речного вокзала (1937), которое находится в 600 метрах и является безусловной доминантой не только здешней земли, но и воды. Но у Былинкина нет ни флорентийской башенки, ни беспечно освоенной крыши, ни всей этой курортной легкости, которой сквозят морвокзалы и речпорты 30-х… Похоже, это вообще диалог не с ними, тем более что со сталинской архитектурой он в тот момент просто невозможен: еще совсем недавно Твардовский сурово взгрел амбиции главного зодчего Беломор-Балтийского канала: «Москва высотная вставала, / как некий странный павильон… / Канала только не хватало, / чтоб с Марса был замечен он!» К сталинскому ампиру боятся и прикоснуться, не то что строить «восьмую высотку». И арки здесь – всего лишь мечта Былинкина, которую ему не дали осуществить в таком же кирпичном здании Ленинградского райкома [36], строящегося по соседству.

План 1-го этажа

Пароходство – вызов той интернациональной архитектуре 60-х, которая молодым авторам кажется уже устаревшей. Недаром и образ корабля, столь любимый модернистами и 20-х, и 60-х (и такой, казалось бы, актуальный для заказчика здания!), не нашел себе здесь никакого воплощения (пришлось заказчику потом якоря у входа бросать ржаветь). Не пахнет палуба клевером, а реакцией на невесомость и прозрачность архитектуры 60-х стал стройматериал – тяжелый и фактурный кирпич. Кажется, только Былинкин и умел извлекать из него поэзию, только из него и строя. И если в здании Миноборонпрома на 1-й Брестской [18] (1969) он сдержанно лепит кирпичом суровый объем, то здесь, наоборот, вдохновенно творит коллекцию деталей и приемов, которая потом разлетится по «цековским» домам и совминовским санаториям. Но там кирпич займет позицию «солидного материала для солидных товарищей», а тут он стремится к тому, к чему стремился упрямый кирпич в знаменитом «Разговоре» Луиса Кана (1971): «быть аркой».

Вестибюль

Интерьер 2-го этажа

Конечно, размах арок у главного среди