Проходили дни, и мне становилось все лучше и лучше. Сначала я волновалась на поворотах, ожидая тошнотворного приступа страха, но страх так и не пришел. Бессел ван дер Колк пишет, что у переживших травму людей развивается «страх самого страха»: они ждут, что их обычное травмированное поведение повторится, – и я остро почувствовала это ожидание, но сам приступ, которого я страшно боялась, так и не повторился. Переживала я и когда обгоняла другие машины, когда мне приходилось ускоряться, чтобы обойти большие внедорожники на коротких отрезках пути между поворотами и подъемами на двухполосном шоссе. Но с каждым разом уверенность росла. Я даже проехала через несколько коротких гроз и один раз через полосу града, но оставалась более или менее спокойной. Я отключала круиз-контроль и немножко замедлялась каждый раз, когда проезжала полосу осадков, но не ощущала ни ужаса, ни паники. Как будто все рефлексы, действовавшие автоматически на протяжении последних двух лет, были удалены хирургическим путем.

Я освободилась от навязчивых плохих воспоминаний, а также от «боли ожидания», которую они вызывали. Моя затянувшаяся травма разрешилась.

Позже я узнала, что чем специфичнее травма, тем легче достигнуть облегчения, но чем более глубоко повреждения проникли в жизнь человека, тем труднее добиться положительных результатов. Это не зависит от конкретного метода, который выбирается для лечения последствий травмы. Мои аварии – отдельные события, а воспоминания включались в те моменты, когда я была за рулем, причем только на мокрой или заснеженной дороге. Поэтому моя травма была ограничена узкой областью, которую мы со Свеньей смогли определить, собрать воедино все навязчивые воспоминания и отправить их туда, где им место. Справиться с другими травмами бывает значительно труднее, если они незаметно и глубоко вплелись в нашу жизнь, в приемы пищи, сон, походы по магазинам, просмотры фильмов. Мне повезло, что моя травма оказалась настолько узко ограниченной.

Долгое время после того, как мне стало лучше, я с трудом в это верила. Иногда даже сейчас у меня появляется то старое предчувствие: поверну за поворот на скользкой дороге и обреку себя на ужас, который поднимется во мне и будет мной управлять. Но этого не происходит.

Каким бы невозможным это ни казалось, я излечилась.

Девочке одиннадцать. Она в спальне с мамой, которая шьет ей платье. Вдруг появляется мышка, пробегает по полу и по босым ножкам девочки, но та сначала не расстраивается: она не боится мышей. Но мама ударяется в панику, и девочка, видя, что мать так испугалась, испытывает потрясение и пугается сама.

Когда девочка стала взрослой, она поняла, что начала бояться мышей именно в тот день в спальне. Проходили годы, и ее страх рос. Ей исполнилось двадцать, потом тридцать. Она с одержимостью следила, чтобы в ее дом не попали мыши, ставила мышеловки и раскладывала отраву. Она намеренно избегала тех мест, где когда-то видела мышей. Ночью у ее кровати стояли высокие сапоги; они были накрыты сверху, чтобы мыши не могли забраться туда по голенищам. И если ей приходилось вставать, она совала ноги в сапоги и шла по дому, топая, чтобы мыши знали, что она идет. Когда муж собрался в командировку, она договорилась пожить в это время в другом месте – там, где безопасно и нет мышей. Материнский страх стал ее собственным.

Когда ей было тридцать лет, она прошла курс когнитивной терапии. После сорока попыталась вылечиться с помощью ДПДГ. Но, несмотря на это, от боязни мышей (она называется мусофобией) избавиться не смогла: страх преследовал ее повсюду.

Через три года после курса ДПДГ женщина обратилась за помощью к доктору Мерел Киндт и ее коллегам в Амстердаме. Они согласились.

Они провели всего один сеанс лечения: женщине в течение двух минут пятнадцати секунд показывали мышку, а потом дали одну таблетку. Вот и все. Через месяц после лечения женщина могла, вставая ночью, ходить босиком по темному дому. Через три месяца она смогла держать мышку в руках и даже позволять ей пробежать по своим босым ногам. Она излечилась от фобии. Она была свободна.

Эта история, подробно описанная в статье, опубликованной в Learning & Memory в 2017 году, кажется неправдоподобной, слишком примитивной даже в качестве сюжета научно-фантастической истории. Тем не менее это правда. Группа исследователей под руководством Киндт вылечила боязнь мышей, от которой женщина страдала тридцать лет, с помощью одной таблетки: сорока миллиграммов пропранолола, обычного бета-блокатора, который часто используется для нормализации кровяного давления, лечения мигреней и страха публичных выступлений. И это не единственный случай излечения. Киндт проделывает эту чудодейственную процедуру с людьми, которые боятся пауков и змей или страдают другими специфическими фобиями.

После того как я много лет отрицала наличие у себя проблемы (хотя время от времени случались срывы), после того как я идентифицировала свой страх и попыталась справиться с ним сама, после попытки доморощенной экспозиционной самотерапии я наконец договорилась о перемирии со своей боязнью высоты – своего рода компромисс, с которым можно жить. Но когда я услышала о таблетке Мерел Киндт, мне стало интересно: поможет ли она мне?

Когда я была маленькой, время от времени мне случалось проходить мимо тротуаров, которые только что были залиты свежим бетоном. Как правило, сверху такие куски влажной гладкой поверхности были прикрыты пластиковой пленкой, и мне всегда очень хотелось отогнуть краешек и палочкой нацарапать свои инициалы. Я видела такие надписи на тротуарах, оставленные другими детьми, у которых хватило храбрости сделать это, пока бетон не застыл.

Как раз перед нашим отъездом из Саскатуна и переездом в Оттаву я увидела такой кусочек тротуара недалеко от нашего дома. Помню, что тогда мне особенно хотелось оставить свой след, прощаясь с домом. Не помню, сделала я это или нет, но, честно говоря, сомневаюсь. Я ведь была очень осторожным и сдержанным ребенком и страшно боялась, что меня поймают и будут неприятности.

В научном сообществе считалось, что наши связанные со страхом воспоминания напоминают такой тротуар: сформировавшись и переместившись из кратковременной памяти в долговременную, они становятся фиксированными, «затвердевают». Со временем они могут несколько притупиться, но их суть остается неизменной. Тем не менее оказывается, что при определенных условиях их можно снова сделать изменчивыми и податливыми. Это открытие и легло в основу лечения, разработанного Мерел Киндт.

В конце 1990-х годов Карим Надер, защитив диссертацию по нейробиологии, работал в Нью-Йоркском университете под руководством Джозефа Леду (славного «Амигдалоида»), который занимался исследованием страха. Надер уже знал, что только что сформированные воспоминания в течение непродолжительного времени остаются пластичными, а затем происходит так называемая консолидация, переход в стабильное хранение в долговременной памяти. Ему также были известны результаты многочисленных исследований, подтверждавших существование «окна», в рамках которого процесс консолидации может быть прерван. Например, что инъекция лекарства или применение электрошоковой терапии вскоре после сеанса формирования условно-рефлекторной реакции страха может нарушить процесс формирования условного рефлекса, в то время как та же самая инъекция всего несколько часов или дней спустя уже не будет иметь такого эффекта. В статье в журнале Nature он пишет: «Одно из наиболее часто используемых лекарственных вмешательств состоит в том, что можно ввести препарат, который блокирует превращение РНК в белок». По-видимому, нарушение синтеза белка дает возможность прервать процесс консолидации воспоминаний. Это означает, что существует способ не позволить связанным со страхом воспоминаниям усвоиться.