Однако без ответа остается еще один важный вопрос: ДПДГ работает, это понятно, но как именно? Никто не знает, каков реальный физический механизм или механизмы, которые делают лечение эффективным. Это загадка, над решением которой все еще бьются исследователи.

В июне 2018 года я пришла в кабинет психотерапевта в Уайтхорсе. Помню, что, когда я ехала на машине в центр, был солнечный день, дорога была сухой, и во мне не было страха. Я надеялась, что ДПДГ сможет научить меня сохранять это ощущение.

Я всегда думала, что психотерапия – это не мое. По моему мнению, психотерапия была для богатых людей, или для людей с серьезными проблемами, или для жителей Нью-Йорка, которых показывают в голливудских романтических комедиях. После развода родители пытались отправить меня к детскому психотерапевту, но я не помню, чтобы на ее сеансах я испытывала что-то кроме скуки, скуки и легкого презрения, потому что она все время повторяла, что развод родителей – это не моя вина. А я никогда так и не думала. Самым интересным в моих встречах с ней было то, что мне разрешали точить карандаши в ее большой электрической точилке.

Позднее, когда мне было уже за двадцать, я ровно дважды беседовала с психологами, оба раза по поводу несостоявшихся отношений. В первом случае это помогло, и я не пошла на следующую консультацию, потому что получила то, за чем пришла. Во второй раз, несколько лет спустя, толку не было никакого, и я решила не возвращаться.

Потом была психолог, которая специализировалась на работе с горем, к ней я время от времени ходила после смерти мамы, в ее кабинете я не расставалась с упаковкой бумажных салфеток. Эти визиты стоили дорого, но я поняла, что она и не старается исправить то, что нарушено у меня в голове. Она была просто сочувствующими ушами, помогала мне понять мои чувства.

Тем не менее за два с половиной года со времени последней аварии мне не стало хоть сколько-нибудь лучше от доморощенной самотерапии. Возможно, стало даже хуже. В сентябре 2016 года, через несколько месяцев после того, как я провела ночь в больнице в Форт-Нельсоне, я неожиданно попала в грозу на шоссе в Оклахоме во взятом напрокат автомобиле и вырулила на обочину, чтобы поплакать и отдышаться. Через несколько недель в Уайтхорсе я ехала на воскресные утренние занятия йогой по скользкой дороге после небольшого ночного снегопада и остановилась на красный свет. Ехала я медленно, времени у меня было предостаточно, пространства – тоже, и, когда машина заскользила, она проехала немножко и остановилась. Но даже в этом случае тело мое выдало полномасштабную реакцию страха. Просто от ощущения того, что шины теряют сцепление с дорогой. Снова сердце заколотилось в груди, я резко и часто задышала, грудь внезапно сжало. Когда опять зажегся зеленый свет, мне пришлось с усилием сделать несколько глубоких медленных вдохов, и только тогда я смогла снова включить передачу.

Зимой того года моя подруга Маура взяла недельный отпуск, чтобы сопроводить меня в дальней поездке на машине, причем почти все время за рулем сидела именно она. Это была рабочая поездка, и я была совершенно уверена, что сама не справлюсь. И следующим летом я уступила руль подруге, когда мы оказались под проливным дождем в прибрежной Аляске. На дороге я увидела две глубокие колеи, наполненные водой, и едва не ударилась в панику. Я просто не могла справиться с этим сама.

В марте 2018 года, почти через два года после последней аварии, в магазине я встретила подругу. Я пришла пешком, поэтому она предложила подвезти меня домой. Было скользко, а она ехала быстро, машину заносило на поворотах, но она справлялась с управлением, и это приводило в восторг ее ребенка-подростка на заднем сиденье. Я старалась держаться. Я знала, что она просто развлекается, что реальной опасности нет. Но грудь мне снова сдавило, воздуха в легких стало не хватать, голова закружилась, против моей воли мной овладел ужас. Я изо всех сил схватилась за дверную ручку у пассажирского сиденья, стараясь ничем себя не выдать, но внезапно расплакалась, дрожа и задыхаясь.

Это была последняя капля. До того момента со мной все было хорошо, когда я сама не сидела за рулем. Я все еще была убеждена, что мои друзья водят машину безопасно, что пострадала лишь моя уверенность в себе. И что же, теперь я теряла уверенность даже как пассажир? Это было слишком. И я начала подыскивать лучшие варианты психотерапии, чтобы избавиться от травматических воспоминаний.

Из-за неспособности оставить свои автомобильные аварии в прошлом я сама себе казалась смешной. В конце концов, я ведь ни разу серьезно не пострадала, отделалась только царапинами. Но оказывается, автомобильные аварии – это распространенная причина психологической травмы, и у одного из десяти человек, описывающих свои автомобильные аварии как «травматические», действительно развивается ПТСР. Я не вела себя глупо. Моя проблема была реальной, и в этом я не была одинока.

Посоветовавшись с несколькими друзьями, работавшими в сфере психиатрии, я записалась к психотерапевту из Уайтхорса, которая специализировалась на ДПДГ. Сам метод казался мне странным, но понравилась его энергетика: то, что в лечении будет задействовано тело, что работать будут глаза, а не только сознание. Это было телесное лечение проблемы, которую я ощущала как недуг тела и одновременно как недуг чувств. Моя реакция на вождение машины была слишком мощной, слишком полномасштабной и абсолютно не поддавалась моему контролю. Я не могла представить себе, что когда-нибудь смогу избавиться от этих чувств с помощью одних только разговоров. Мне нужны были более конкретные изменения.

Свенья, мой психотерапевт, начала со стандартного вводного сеанса. Она расспросила меня о жизни, о моей истории, о группе поддержки. Ей нужно было понять, каково мое общее состояние и какие изменения могут произойти в процессе прохождения ДПДГ.

Второй сеанс был посвящен восстановлению моих эмоциональных ресурсов и устойчивости. Свенья ознакомила меня с основами ДПДГ, ее историей, а потом предложила мне выбор. Изначально в ходе ДПДГ специалист водил пальцем перед лицом пациента, как метроном, чтобы заставить пациента двигать глазами из стороны в сторону. Но в наши дни многие психотерапевты используют либо наушники, поочередно издающие ритмичные звуковые сигналы в уши пациента, либо пару капсул, приборчиков, похожих на наушники, которые держат в руках и которые в определенные моменты жужжат и вибрируют. Я выбрала эти капсулы, и Свенья разрешила мне попробовать работать с ними на разных скоростях и с разной силой, пока я не подобрала настройки, которые показались мне самыми удобными и приятными. Потом мы выполнили серию упражнений, в которых капсулы направляли движение моих глаз. Как сказала Свенья, идея состояла в том, что создать «более глубокую неврологическую связь» между мной и моими эмоциональными ресурсами.

Прежде всего мы определили для меня нечто вроде «счастливого места»: место, реальное или воображаемое, где я чувствовала себя спокойно и в безопасности, где, по словам Свеньи, «никогда не случалось и не может случиться ничего плохого». Я закрыла глаза, держа в руках капсулы, которые поочередно жужжали, и почувствовала, как глазные яблоки поворачиваются из стороны в сторону по их сигналу. Я выбрала Луг фей в Национальном парке Наханни, где однажды провела неделю в походе, – место, которое, как мне кажется, приближается к земному совершенству. Мне потребовалось несколько минут, чтобы представить, что я туда вернулась: по зеленому лугу пробегает прозрачный ручеек, посвистывают друг другу сурки, рваные облака скользят по склонам гор, с горы Харрисон Смит с грохотом падают валуны… я увидела это как наяву. Я обнаружила, что, когда капсулы ритмично пульсируют, а под закрытыми веками туда-сюда двигаются глазные яблоки, очень легко и быстро можно перейти в состояние, похожее на глубокий сон.