— Да, почему, на ваш взгляд, вы очутились тут? — спросил Ивонну Клемитиус. — Подумайте как следует, постарайтесь хорошенько припомнить всю свою жизнь и все, что, возможно, помешало вам полностью задействовать потенциал, заложенный в вашей личности.

Христофор немного поерзал в кресле, словно это ему требовалось отвечать, а что именно — никак не удавалось придумать. История Ивонны пришлась ему по душе. Он чувствовал, что эта женщина начинает ему нравиться.

— Потому что я пила? — невозмутимо предположила Ивонна.

— Да, — согласился Клемитиус, — но не это само по себе помешало вам реализоваться как личности. — (У каждого на лице было написано недоумение.) — Как вы думаете, почему вы пили? — продолжил Клемитиус, будто желая протянуть руку помощи.

— Хотелось пить?

— Давайте посмотрим глубже.

— Мне нравится ощущать опьянение?

— Я уверен, есть еще что-то. Какое-то чувство, но какое? Может быть, вино придает уверенности в себе, в своих силах?

Христофору захотелось что-нибудь сказать, все равно что. Он снова поерзал в кресле и даже приоткрыл рот, но так и не издал ни звука. Он явно испытывал неловкость. Не из-за себя, а из-за Ивонны. У него возникло такое чувство, будто Клемитиус был слишком резок.

— Нет, я и без того почти всегда совершенно уверена в себе, — заявила Ивонна. Она не чувствовала никакого волнения, когда ей задавали вопросы, и не испытывала никакого смущения или замешательства, когда на них отвечала. — А вообще-то, мне нравится тот факт, что когда я немного пьяна, то становлюсь… как бы это сказать… восприимчива по отношению к неизвестному. Может, я чересчур много значения придаю тому, чтобы самой все контролировать.

Повисла тишина.

— Я угадала? — спросила Ивонна. — Я действительно свихнулась именно на этом?

Клемитиус глубокомысленно кивнул, как человек, который сегодня хорошо сделал свою работу.

— Значит, — сказала Ивонна, — вы полагаете, что мое постоянное желание контролировать себя и те ситуации, в которых я нахожусь, как раз и не позволило мне прожить жизнь не зря?

— Нет, — проговорил Клемитиус лукаво. — Это сказал не я, это сказали вы.

Джули закатила глаза. Это что, и есть то самое самопознание, которому должны научить их ангелы? Лично ей это казалось похожим скорее на дневное телевизионное ток-шоу.

— Что ж, может быть, — сказала Ивонна. — А может быть, и наоборот: именно это мое качество как раз и дало мне напористость, уверенность в своих силах и способность пойти дальше, чем продажа товаров по телефону, которой я занималась, когда мне было двадцать три, и войти в большой бизнес?

— Но вы не можете знать, что могло бы случиться с вами при других обстоятельствах.

— Что вы имеете в виду?

— Я хочу сказать, что если бы вы нашли в себе силы испытать себя каким-либо иным образом, то вы, возможно, отыскали бы дорогу к большей самореализации.

— Откуда вы знаете?

— Я не знаю, но…

— Вот именно, не знаете.

— Мне кажется, что вы просто гадаете на кофейной гуще, — вставил Габриель. — У нее все отлично получилось, она та, кто она есть, и никому не причинила вреда…

— Причинение или непричинение вреда другим в наши дни является несколько старомодным способом определения меры добра, — парировал Клемитиус.

— О, простите за старомодность, — съязвил Габриель.

— Неужели? — спросила Джули.

Все посмотрели на Ивонну, и она покачала головой.

— Нет, — произнесла она. — Прошу прощения, но вы ошибаетесь. Я знаю, что у меня проблемы с выпивкой, я даже готова согласиться, что свихнулась на желании все держать под контролем, а если вы будете, черт возьми, настаивать, я даже признаю, что не умею поддерживать отношения с мужчинами, хотя однажды у меня были достаточно долгие отношения, чтобы я смогла родить сына. По здравом размышлении могу сказать, что и это удавалось мне совсем неплохо. В общем и целом, я не испытываю особых сожалений. Я могу смириться даже с тем, что я мертва, ибо чувствую, что пожила на славу. Конечно, тот факт, что меня убил вон тот мерзкий человечишко, меня расстраивает, но что поделать, умерла так умерла. Что кроме этого? У меня, на мой взгляд, была замечательно хорошая жизнь. Прошу прощения, наверное, я испортила вам сеанс?

— Психотерапевтический сеанс нельзя испортить, — ответил Клемитиус, пожимая плечами. — Цель лечения заключается в том, чтобы вы сами по своему усмотрению оперировали теми выводами, к которым пришли в результате процесса.

Ивонна притихла, как и все остальные. Возможно, это было задумчивое молчание, возможно, удовлетворенное, но Джули, глядя на Ивонну, уставившуюся в пол у себя под ногами, могла поспорить, что это молчание растерянное. У нее возникло такое чувство, словно с тех пор, как она очутилась в этом месте, она все время была не то пьяна, не то под кайфом и только теперь начала потихоньку приходить в себя. Она по очереди оглядела других участников группы и вдруг обнаружила, что ее не отпускают две мысли: во-первых, Клемитиус тот еще придурок. И во-вторых, ее волнует, как там Майкл, причем эта мысль причинила ей боль, настоящую боль; когда же обе эти мысли объединились, у нее появилось такое ощущение, что ее вот-вот стошнит.

Встреча Джеймса Бьюкена с Берни, его бывшим менеджером, а в настоящем времени торговцем антиквариатом, прошла не так плохо, как могла бы, и не так хорошо, как это виделось Джеймсу в его мечтах. Следует заметить, что надежды Джеймса простирались очень далеко. Когда он ехал в сторону Маргита, ему представлялось, как Берни всплакнет при виде Джеймса, которого он якобы всегда любил как сына, какого у него никогда не было. Или — этот сюжет возник в голове Джеймса, когда он подъезжал к Медуэю,[73]— как Берни, по счастливому стечению обстоятельств, только что позвонили, один за другим, сразу два журналиста, которые теряются в догадках, куда подевалась некогда намного опередившая свое время группа «Собака с тубой», а в особенности их интересует, что стало с ее лидером Джеймсом Бьюкеном, этим «загадочным, ни на кого не похожим и, по мнению некоторых, непонятым» гением. Более того, Джеймсу грезилось, как Берни ему сообщит, будто «Собаку с тубой» пригласили в турне «Звезды восьмидесятых» вместе с Адамом Антом, Полом Янгом и группой «Гоу Уэст». Ему также мечталось, как вдруг окажется, что сам Стинг звонил Берни, чтобы спросить, где сейчас Джеймс, — в надежде, что тот поможет ему сочинять песни для нового альбома.

Словом, для того, чтобы планы Джеймса рухнули словно карточный домик, не нужно было прикладывать очень много усилий.

Берни между тем всегда мечтал набить Джеймсу морду при первой же встрече. Дело в том, что именно Джеймс был тем человеком, который, по крайней мере в воображении Берни, не только споил его самого, но также приучил его невинную юную крестницу Алису к наркотикам, а потом еще заронил в ее одурманенную голову мысль о карьере в модельном бизнесе. Однако годы смягчили Берни, он согласился пойти с Джеймсом в бар и, сидя там, позабыл о плохих временах, и если не вспомнил о временах хороших — поскольку, откровенно говоря, таковых в их жизни никогда не было, — то хотя бы унесся воспоминаниями в ту пору, когда они оба были молодыми и стройными.