Перед глазами предстала последняя наш кусочек рая на двоих.

В тот вечер я забрал её как обычно недалеко от дома. Малышка светилась, как никогда и я даже не думал, что в данный момент в ней находится яд, который отравляет её.

Я сжимаю её маленькую ручку в своей пока мы едим на окраину городе, туда, где нас никто не найдёт встречать рассвет. Я знаю, что всё это рискованно, но я смогу её защитить. На тот момент я думал, что смогу, но как же я ошибался. Чёртов дурак!

Малышка чему улыбается, смотря на пролетающие дома и улицы, поглаживает мои пальцы. То отрывается от окна, украдкой из-под ресниц смотрит на меня, то вновь переводит взгляд к окну.

— Что не так, Мишутка? — улыбаюсь ей. Она озаряет мою жизнь, делая её ярче, наполняя светом и теплом.

— Ничего, — качает головой. — Я просто счастлива. Веришь?

— Верю, малютка, потому что сам так же счастлив, даже больше, чем ты, — приподнимаю её руку и целую тыльную сторону, каждый её пальчик. Видеть её такой счастливой-моя отрада.

Мы подъезжаем к небольшому домику, который я снял на сутки для нас с Мишель. Малютка поворачивает голову в сторону окна, где возвышается «домик» и ахает от удивления. На самом деле это не маленький домик, а дом. Настоящий, большой, с окнами во всю стену и высокими потолками. С камином и нашей на одну ночь спальней.

Мишутка ещё не знает, но со всем скоро этот дом станет наш. Я уже договорился с хозяевами, и мы готовим документы.

Я открываю дверь машины, и первый выхожу из неё. Обхожу махину и открываю дверь любимой, приглашая выйти на улицу, подавая свою руку. Мишель аккуратно кладёт ладонь в мою и я нежно обхватываю их своими пальцами, тяну на себя. Девушка спрыгивает, я захлопываю дверь и веду любимую к дому.

Девочка оглядывается, изучает каждый уголок, как только мы заходим внутрь. На короткий миг освобождаю её руку, поворачиваюсь всем телом к ней, обхватывая уже две и виду молча в гостиную. Я уже подготовился так что нас ждёт белые пушистые одеяла, много подушек, тёплый камин и мы вдвоём. И больше никого. Как же я скучал по ней каждую ночь. Как это невыносимо не касаться, не обнимать, не целовать её в ночное время суток. А краденые касания, взгляды и улыбки-всего этого мне мало. Мне дико мало её. Я хочу ещё и ещё. Хочу сделать её своей не только телом и душой, но и официально. Хочу, чтобы только она стала моей женой и будущей матерью моих детей. Моя малышка, моя маленькая малютка, которая достойна всего самого наилучшего в этой жизни, и я готов дать ей всё это, только бы она была рядом и улыбалась мне, как сейчас.

Осторожно кладу её на мягкие покрывала, накрывая её тело своим. Мишутка не сопротивляется, только ближе жмётся ко мне. Кладёт маленькие пальчики мне на спину, прижимая ближе.

— Я люблю тебя, — шепчу в губы и накрываю их своими. Смакую, кусаю, ласкаю языком, пробуя сладкое лакомство. Она восхитительна, моя девочка. Мой маленький кусочек Рая. Мишутка отвечает мне. Такая открытая, податливая, очаровательная, что кружится голова от неё.

Обхватываю девочку за талию, вдавливая в себя. Малышка стонет мне в губы, обхватывая мои бёдра своими ножками, и я загораюсь, как спичка от эти этого движения.

— Моя девочка, — шепчу в шею, прикусываю жилку на ней. Мишель выгибает спинку, издаёт протяжный стон. Да моя хорошая, да моя девочка.

Ласкаю её тело руками, то проводя по бедру, то поднимаясь к животу, то рукам. Такой кайф быть с ней рядом и чувствовать свою девочку там близко к себе. Между нами нет преград. Ни одного миллиметра. Она вся Моя.

Мы медленно наслаждаемся друг другом, а где-то вдали горит камин.

Я выныриваю из воспоминаний, с силой бью в стену, так что на месте удара большая пробоина.

— Прости меня… Я так сильно люблю тебя, Мишель… — хрипло говорю, поднимая голову к потолку. Я всё так же сижу на коленях. Они давно затекли, но я ничего не чувствую. Душа замёрзла, минус сорок внутри. — Забери меня с собой, любимая. Я без тебя не могу!

Сердце пропускает первый удар. Медленно приоткрываю глаза. Всё плывёт. Пытаюсь сфокусироваться, но ничего не выходит. Перед глазами одни сплошные мошки. Вновь прикрываю веки с силой зажмуриваюсь и резко открываю. Уже лучше. Намного лучше. Только не могу понять, где я. Всё чужое, не моё. Ничего не помню.

— А-а-а, — издаю протяжный стон. Как голова болит.

Слышу, как приоткрывается дверь. Я замерла, боясь пошевелиться. Вдруг меня похитили и держат здесь в заточении.

— Мишель, — слышу недалеко от себя знакомый голос. Резко открываю глаза и поворачиваюсь на звук. Влад.

— Влад, — радостно пищу. Голоса почти нету, но хоть какие-то звуки я могу издавать. Вербинский подлетает тут же ко мне. Берёт мою руку в свою и аккуратно сжимает.

— Ну наконец-таки ты проснулась. Мы все забеспокоились уже.

— Проснулась? Все? — удивлённо спрашиваю.

— Да. Ты ничего не помнишь?

— Смутно. Где я?

— Ты в моём доме, о котором никто не знает. Так что не беспокойся, — нежно поглаживает тыльную сторону ладони и от этого жеста хочется прикрыть глаза и замурлыкать.

— Сколько я здесь нахожусь?

— Если быть точным почти два месяца. Мы все уже забеспокоились.

Дверь вновь скрипит. Я перевожу голову на звук. В дверях стоят двое мужчин, мне совсем не знакомых. Вновь возвращаюсь к лицу Влада и задаю немой вопрос. Он всё понимает.

— Это друзья, Мишутка. Не беспокойся.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает мужчина с широкими плечами и почти серыми глазами. Они словно лёд, но в них виднеется интерес ко мне и некая забота, что я тут же расслабляюсь. — Ты долго спала. Что-ни будь помнишь?

— Спасибо. Чувствую себя сносно, но терпимо. Память обрывками возвращается, но до конца ещё пока всё не вспомнила. А кто вы?

— Я Кир, а эта, — кивает на мужчину рядом стоящего. — Егор. Мы друзья Марка.

Марк. Резко подрываюсь. Марк. Совсем забыла о нём. Дура. Как он там? Хочу немедленно его видеть. Он, наверное, беспокоиться, переживает обо мне. Какая же я дура.

Любимый мой, хороший… Почти два месяца… Не может быть.

Последнее что я помню белый снег и тьма, которая окутывает меня в своеобразный кокон. Мне страшно и больно. Я зову его, кричу, но он меня не слышит, а потом Мама. Моя любимая и родная мамочка.

Слёзы потекли из глаз ручьём. Ребята забеспокоились, подорвались ко мне.

— Мишель, что случилось? — спросил Кир.

— Мама, — всхлипываю, сжимая ладошками одеяло.

— Мишель, — качает головой Вербинский. — Они предали тебя…

И я понимаю о ком он говорит, но нет. Только сейчас я понимаю, что семья, в которой я выросла была на половину моей. Что меня растила не родная мать. Теперь понятно почему она так не любила меня, почему вся любовь доставалась Кире. Я не родная, значит меня можно не любить, но разве так можно, можно не любить ребёнка, пусть и не своего, ведь он от любимого человека.