Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Смотритель отпустил его, я вышел.
– Ну что? Довольны?
– Не совсем, – отвечал я. – Мне надо будет его посмотреть, когда вы его выпустите уже без арестантской куртки.
– Ничего не может быть легче, – любезно ответил смотритель. – Приходите сюда в девять часов утра двадцатого числа и увидите.
Я поблагодарил его и ушел.
План мой заключался в том, чтобы неотступно следить за этим Коноваловым на свободе и через него выйти на Иванова. Если Иванов был у него в тюрьме, зная, что ему скоро срок, то, несомненно, с какими-нибудь планами, и поэтому Коновалов, выпущенный на свободу, в первый же день встретится с ним.
План мой заключался в том, чтобы неотступно следить за этим Коноваловым на свободе и через него выйти на Иванова. Если Иванов был у него в тюрьме, зная, что ему скоро срок, то, несомненно, с какими-нибудь планами, и поэтому Коновалов, выпущенный на свободу, в первый же день встретится с ним.
Приметы же Иванова, кроме синих брюк с белыми полосками, я узнал от смотрителей обеих тюрем, где он сидел. По их описаниям, это был человек среднего роста, худощавый, с маленькой головой, с черненькими усиками и большим носом.
Положим, с такими приметами в течение часа можно встретить полсотни людей, но знакомство с Коноваловым и брюки уже давали прямые указания.
Я был уверен, что Иванов от меня не уйдет, и позвал к себе на помощь только шустрого Ицку Погилевича, о котором я уже упоминал в «Душителях». Объяснив ему все, что он должен делать, я 20-го числа к 9 часам утра уже был в тюремном замке.
Погилевича я оставил на улице у дверей, а сам прошел к смотрителю и опять укрылся в коморке за окошком.
Коновалов вошел свободно и развязно. На нем были серые брюки и серая рабочая блуза с ременным кушаком. В руках он держал темный картуз и узелок, вероятно с бельем.
Смотритель поговорил с ним с минуту, потом выдал ему немного денег (его заработок), паспорт и отпустил. Тот небрежно кивнул ему, надел картуз и вышел.
Я тотчас выскочил из каморки и хотел бежать за ним, но смотритель добродушно сказал мне:
– Можете не спешить. Я велел попридержать его, пока не выйдете вы. А теперь, к вашему сведению, могу сказать, что у них на Садовой, в доме Дероберти, нечто вроде притона. Вчера один арестант рассказал.
Я поблагодарил его, поспешно вышел и подозвал Погилевича. Мы с ним перешли на другую сторону улицы, и я стал прикуривать у него папиросу.
Через минуту вышел Коновалов. Он внимательно поглядел по сторонам, встряхнулся и быстро пошел по направлению к Никольскому рынку.
– Не упускай его ни на минуту! – сказал я Ицке, указав на Коновалова, и спокойно пошел по своим делам.
На другой день Ицка явился ко мне сияющим.
– Ну что? – быстро спросил его я.
– Я все сделал. Они вместе и в том доме.
– Дероберти?
– Да, да!
– Сразу и встретились?
– Нет, много работы было. Уф, совсем заморил меня!
И он начал рассказывать:
– Как он пошел, я за ним, а он, с длинными ногами, идет так скоро, як конь. Я за ним. Он в самый двор Никольского рынка. Я за ним, но по лестнице идти побоялся. Вдруг догадается! Я и остался ждать. Ждал, ждал, думал уж, что он прочь убежал, а он и идет. Идет с каким-то евреем. Потом я узнал: Соломон Пинкус, старыми вещами торгует… Вышли они, и Пинкус ему что-то говорит и рукой машет. Я совсем близко подошел и хотел послушать, но тут они на улицу вышли, и Пинкус только сказал: «Так смотри же!», а тот: «Знаю!» – и разошлись…
Я нетерпеливо перебил словоохотливого Ицку:
– Ты мне про Иванова говори! Видел его?
– Ну а как же! – обиделся Ицка.
– Так про это и рассказывай!
Ицка сделал недовольное лицо и торопливо передал результаты своих наблюдений: Коновалов пошел в портерную на Фонтанке у Подъяческой и там встретился с Ивановым, который его поджидал.
По описаниям внешности и опять тех же брюк это был, несомненно, Иванов.
Ицка сел подле них, закрывшись газетой, и подслушал их беседу, которая велась на воровском жаргоне. Судя по тому, что он подслушал, они сговаривались произвести какой-то грабеж с какими-то еще Фомкой и Авдюхой. После этого они вышли, по дороге заходили еще в кабаки и пивные и пошли, наконец, в дом Дероберти, где находятся и сейчас.
– Ну а если их уже нет? – спросил я.
– Тогда они придут туда снова, – спокойно ответил Ицка.
Я молча согласился с ним и стал торопливо одеваться.
– Ваше благородие, если бы вы дозволили выследить их грабеж, мы бы их на месте поймали.
Я отказался.
– И грабежа бы не было.
– Его и так не будет, если мы Иванова арестуем.
Ицка грустно вздохнул и поплелся за мною.
Я пришел в ближайшую часть и попросил у пристава выделить мне на помощь двух молодцев. Он тотчас позвал двух здоровенных хожалых. Я приказал им переодеться в штатское платье и идти с Ицкою, чтобы по моему или его приказу арестовать преступника.
На Садовой, в нескольких шагах от Сенной, находился этот знаменитый в свое время дом Дероберти. Это был притон, едва ли не почище Вяземского дома. Здесь было десятка два тесных квартир, в которых ютились исключительно убийцы, воры и беглые. Здесь содержатели квартир занимались скупкой краденого, дворники – укрывательством, и (стыдно сказать) местная полиция имела с жильцов этого дома доходные статьи.
К воротам этого-то дома я и отправился сторожить свою дичь. Часа два я бродил без толку, пока, наконец, он не вышел на улицу. Я узнал его сразу, не увидев даже Коновалова, который шел позади его.
Узнав его, я зашел ему за спину и окликнул:
– Иванов!
Он быстро обернулся.
– Ну, тебя-то мне и надо, – сказал я, подавая знак своим молодцам.
Спустя 15 минут он уже был доставлен в часть, где я с приставом снял с него первый допрос. Сначала он упорно называл себя Силой Федотовым и от всего отказывался, но я сумел сбить его, запутать, и он сделал, наконец, чистосердечное признание.
Все мои предположения оказались совершенно правильными.
В ночь с 12 на 13 июня он бежал из Красносельской этапной тюрьмы, разобрав забор. За ним погнались, но он успел спрятаться, а на заре двинулся в путь.