Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прошло около двух недель.
На одном из обычных утренних докладов у обер-полицмейстера, графа Шувалова, он передал мне телеграмму со словами:
– Съездите в Парголово, произведите дознание и сделайте все, что нужно, для поимки преступников.
Телеграмма была такого содержания:
«В ночь на сегодняшнее число на Выборгском шоссе ограблена с нанесением тяжких побоев финляндская уроженка Мария Рубан».
Поручение это пришлось мне не по сердцу: и по Петербургу у меня была масса дел, а тут еще поезжай в пригород ради какой-то ограбленной чухонки…
Но граф не переносил возражений, а потому ничего не оставалось делать, как покориться.
Узнав о местожительстве потерпевшей, я на моем иноходце в два часа доехал до деревни Закабыловки. Стоявшие у ворот одного из одноэтажных домов нижний полицейский чин и человек пять праздных зевак без слов подсказали мне, куда завернуть лошадь.
В избе я увидел знакомую мне картину: в переднем углу, под образами, сидел, опершись локтями на деревянный крашеный стол, становой пристав, строчивший протокол. Поодаль, около русской печи, за ситцевой занавеской громко охала жертва. Тут же около нее суетились маленький юркий человек, видимо фельдшер, и две какие-то бабы, голосисто причитая на разные тоны.
Подождав, пока больная несколько пришла в себя и немного успокоилась, я приказал бабам прекратить их завывания и приступил к допросу.
– Ну, тетушка, как было дело?
– Нечистая сила!.. Черт, черт! – заговорила, своеобразно шепелявя, избитая до полусмерти баба…
– А!.. Нечистая сила… Черти!..
Внимание мое вмиг удвоилось, и я принялся обстоятельно расспрашивать.
Вот что на своеобразном русском жаргоне изложила чухонка:
– Отъехала я верст пять от казарм, час-то был поздний, и задремала. Проснулась, вижу: лошадь стоит. Стала я доставать кнут, да так и замерла от страха. Вижу, по бокам телеги стоят три дьявола: с черными, как вакса, рожами, языки огненные и хвосты лошадиные! Как лютые псы бросились они на меня и начали рвать на мне одежонку… Кошель искали. А как нашли мой кошель, так вместе с карманом и вырвали, а в кошельке-то всего, почитай, гривен восемь было… Ну, думаю, теперь отпустят душу на покаяние! Да не тут-то было: осерчал, видишь ты, один, что денег в кошельке мало: затопал копытами, да как гаркнет: «Тяни со старой шкуры сапоги, ишь подошвы-то новые!» И стал это он, сатана, сапоги с ног тянуть, да не осилить ему, ругается, плюется, а все ни с места. Сапоги-то не разношены были, только за два дня куплены… Собрался он с духом, уперся коленищем мне в живот, да как дернет изо всей-то силы, я уже думала, ногу с корнем оторвал, да только сапог подался!.. Тогда другой-то, который держал меня за горло, придавил коленом грудь и говорит: «Руби топором ногу, если не осилишь!»
Захолодело мое сердце, как я услышала, что сейчас ногу мою будут рубить. Да, видно, Богу не угодно было допустить этого. Дернул еще раз окаянный, сапог-то и соскочил. А потом бить меня стали. Избили до полусмерти и в телеге стали шарить… Молоко-то все и вылакали. А после, батюшка ты мой, подошел ко мне вплотную самый страшный из них, выпятил на меня свои звериные глазищи, да и говорит ласковым голосом: «Ну, божья старушка, получи-ка от меня на чаек за молочко и сливочки…» Да как хватит кулачищем меня по шее… Что было со мною дальше, и не помню. Очнулась, гляжу: Рыжка у ворот избы стоит, а сама я лежу на дне телеги и на бок повернуться не могу. Голова трещит, а ноги и руки так болят, точно их собаки грызут. Спасибо, соседи увидали да на руках сволокли в избу.
Старуха, охая и крестясь, опять завопила на разные голоса.
– Не можешь ли, тетушка, припомнить, каковы с виду эти люди были?
– Не люди, а нечистая сила, батюшка! Разве люди бывают с огненными языками и лошадиными хвостами? Нет, тут сам дьявол со своими помощниками. Видно, Бог за грехи мои от меня отступился… – старуха начала бредить…
Для меня все было ясно. Картина нападения, переданная потерпевшей, хотя и в сгущенных красках, подсказывала мне, что шайка парголовских грабителей, видимо избегавшая проливать кровь, состояла не из профессиональных разбойников.
Для меня все было ясно. Картина нападения, переданная потерпевшей, хотя и в сгущенных красках, подсказывала мне, что шайка парголовских грабителей, видимо избегавшая проливать кровь, состояла не из профессиональных разбойников.
В то же время случай повторного ограбления в той же местности рассеял мои сомнения в распадении шайки и вернул мне надежду изловить ее участников.
Сделав нужные распоряжения и оставив трех агентов для собрания на месте происшествия сведений о производстве негласного розыска, я поспешил в город, раздумывая всю дорогу о способе накрытия шайки. Таких способов рисовалось в моем разгоряченном воображении бесчисленное множество, но я решил прежде всего прибегнуть к простейшему из них.
Дня через три я распорядился, чтобы к ночи была готова обыкновенная, запряженная в одну лошадь телега, такая, в которой чухны возят в город молоко. Телега должна была быть также с возможно сильно скрипучими колесами. В нее положили два пустых бочонка из-под молока, несколько рогож и связку веревок. Для экспедиции я выбрал состоявшего при мне бравого унтер-офицера Смирнова и отличавшегося необычайной силой городового Курленку.
Переодевшись вечером дома в полушубок, я уже собирался выходить, когда случайно брошенный взгляд на Курленко заставил меня призадуматься…
«А что, если грабители не решатся напасть на мужчину, да притом на такого коренастого, каков этот мой хохол?» – подумал я.
– Курленко, ты женат?
– Так точно, ваше высокоблагородие!
– Иди живо домой, надень кофту и юбку жены, а голову повяжи теплым платком.
Полное недоумение выразилось на широком, румяном, с еле заметной растительностью лице полицейского. Но исполнять приказания он привык без размышлений и с изумительной быстротой.
Возвратясь обратно в кабинет, я присел за письменный стол и начал думать о предстоящей экспедиции. Вдруг слегка скрипнула