На третий день, около двух часов ночи – стояло полнолуние, но луну закрывали облака, – я сидел и листал какие-то идиотские журналы, когда под окнами послышался шум мотора, а затем раздались шаги на лестнице. Она явилась – губки бантиком, ни малейшего смущения, оживленная, веселая, в прекрасном настроении. Как будто так и надо. Она излучала сияние. Забыв тревоги, из-за которых у меня болело сердце, я все ей простил. Хотя она не нуждалась в моем прощении. Она вела себя как ей нравилось и вытворяла что вздумается, а при мне оставался мой возраст. Что я мог? Только смириться.

Рим умирала с голода. Я приготовил омлет и открыл бутылку тунисского вина. В ту ночь она сказала мне, что хотела бы жить во времена хиппи: «Колесить по дорогам и курить траву, как Керуак и его подружки». Я возразил, что у Керуака было не так много подружек, и решил, что надо обязательно рассказать ей об Ибн Араби, этом Керуаке мусульманской Испании и теоретике суфизма, но было уже поздно, и я не стал выкладывать на стол этот козырь, сообразив, что его лучше приберечь для более удобного случая.

Проснувшись на следующее утро, я обнаружил, что Рим уже ушла в лицей. Вскоре ко мне в дверь постучала ее тетка, хранительница мавзолея. Она пожаловалась, что к ней приходит все меньше паломников, и попросила о помощи.

– Сколько вам нужно?

– Триста евро.

Эта сумма равнялась двум минимальным зарплатам в Тунисе, а я боялся скандала. И совершил ошибку – еще одну. Я надеялся, что никто не узнает о ее приходе ко мне. По соседству со мной жили рыбаки, которые вели довольно безалаберный образ жизни. Мечеть они не посещали, а возвращаясь с рыбалки, выкидывали в канаву пустые пивные бутылки. Казалось, им вообще плевать, что происходит вокруг. Я дал ей эти деньги. В свою очередь, Рим говорила ей, что поселилась у меня, чтобы готовить мне еду и убирать дом. Когда я рассказал Рим о визите ее тетки, она страшно разозлилась и обозвала ее жирной ленивой вруньей. Злилась она и на меня – за то, что я так легко поверил «профессиональной гадалке». «К тому же, – добавила Рим, – она намного богаче тебя!» Она еще какое-то время дулась и даже грубила мне, но постепенно все вошло в норму.

Торбей, пригород Парижа, Франция

Метрах в двадцати от «виллы», на той же стороне улицы, был припаркован фургон. Прежде чем толкнуть дверь чугунной решетки, Брюно обернулся и показал водителю фургона средний палец. «Смотри не замерзни там». Последние события с очевидностью доказали, что в работе полиции есть существенные недостатки. Это не способствовало улучшению общей атмосферы. Старик, озабоченный безопасностью своего подразделения и своих людей, предпринял ряд мер: заставил сменить все коды доступа, ограничил до минимума использование мобильных (якобы защищенных от взлома) телефонов и так далее. Фургон на улице входил в организованную им систему самообороны. Внутри здания установили камеру видеонаблюдения и разместили двух часовых.

Брюно пришел за пять минут до назначенного времени. Старик остановил его в коридоре, чтобы расспросить об отце.

– Он умер в больнице?

– Нет, дома. Один.

– В тот день, когда я потерял своего отца, – сказал Ламбертен, – я в первый раз понял, чем он для меня был.

– Почему-то понимание самых важных вещей приходит к нам слишком поздно…

В бумагах отца Брюно нашел адресованное ему неотправленное письмо, в котором отец просил его не разводиться. «Он на меня сердился. Почему я не объяснил ему, что на самом деле произошло?»

Пока он хоронил отца, вся «вилла» обсуждала сведения, полученные из интернета и из офлайна: результаты слежки и прослушки, отчеты информаторов. Все сводилось к тому, что в районе Торбея-Пирога нарастает напряжение: отмечается повышенная циркуляция потоков кеша и кокаина и неожиданный всплеск уличной преступности.

– Мальтийские коллеги, – сказал Брюно, – сообщили мне о двух недавних убийствах. Один – мигрант, второй – рыбак.

– Наркотрафик с Ливией? – спросил Ламбертен.

– Вероятно.

– Подобные дела не входят в нашу компетенцию. Тем не менее, – продолжил Ламбертен, – во многих отчетах упоминается именно мальтийский канал. Кроме того, идут разговоры о туннеле Ленди…

– Это по пути на стадион «Стад де Франс», на шоссе А1, если ехать в Руасси.

– В этом туннеле совершают нападения на послов, которые едут в аэропорт встречать очередного министра. Классика жанра…

– Не совершают, а совершали: в последние два месяца в туннеле не зарегистрировано ни одного ограбления.

– Вы успеете до отъезда на Мальту заглянуть в Тор-бей – Большой Пирог? Хорошо бы туда наведаться, хотя бы под видом туриста!

Коллеги предупредили его:

– Смотри в оба. Имей в виду: ты окажешься на территории в девяносто гектаров, до которой рука королевской власти попросту не дотягивается. В этом пузыре живет двадцать тысяч человек. Торговые центры далеко, а из всех средств связи с внешним миром есть только один автобусный маршрут. Население отоваривается на рынках. Правда, есть один супермаркет «Франпри», но он в основном используется как отмывочная контора. Работает один день в неделю, да и то не каждую.

– Безработица?

– Чудовищная. Те, кому повезло, работают охранниками в Орли. Город контролируют три семьи марокканцев (в том числе одна, связанная с сенатором от Торбея) и два малийских каида. Все это с молчаливого согласия муниципальных советников, бывших коммунистов.

– Исламисты?

– Пока на вторых ролях, хотя их влияние растет. Но настоящая власть в руках мафии. Два мафиози построили себе роскошные виллы в департаменте Сена и Марна и ворочают делами оттуда, через своих подручных. Ни один государственный институт не работает. Нет не только комиссариата полиции, нет даже почты. Никаких магазинов. Одна халяльная мясная лавка. Владелец – решительный мужик.

– С ним можно встретиться?

– Тебе дадут номер его мобильного. Он со своими служащими держит круговую оборону. С тесаками в руках. Нормально действуют только начальные школы и одна неполная средняя, но только в дневные часы. После шести вечера наступает время наркоторговцев. Большой Пирог превращается в Запретный город.

Брюно припарковался на стоянке внешнего бульвара, вышел из машины и накинул на лицо капюшон. Его охватило ощущение нереальности происходящего. Город в чистом поле, к которому не ведет ни одна дорога. Между зданиями тянулись узкие заасфальтированные тропки, а сами здания напоминали кости, брошенные небрежной рукой на игровую доску.

Жилые кварталы Торбея-Пирога представляли собой хаотическое нагромождение приземистых скособоченных строений, окруженных заросшими сорной травой пустырями и образующих пестрый лабиринт. «Можно подумать, их проектировал псих, обкурившийся гашиша». Брюно шагал мимо уродливых домов самых психоделических расцветок – воплощенной мечты архитектора, получившего средства на реализацию своих бредовых фантазий. «Где-то я читал, что архитектор мечтал построить город для детей. Проблема в том, что через сорок лет дети выросли и больше не играют в мячик, предпочитая калаши». Он заранее готовил себя к одиночной миссии, но и вообразить не мог, что вид этой бесформенной застройки нагонит на него такую тоску.