Вопросов, естественно, была масса. От самых простых, типа: «Как долго нас тут продержат?», до сугубо прагматичных: «А есть ли тут сауна?», или: «А где тут ближайший коммерческий ларек?» Урусов дал ответ на самые важные, с его точки зрения, вопросы, но когда после «коммерческого ларька» в холле раздался дружный смех, полковник поднял руки:

– Все, товарищи, или господа, говоря по современному. Вот Александр Ильич, он тут хозяин, с бытовыми проблемами – это к нему. Да, охрана, прошу всех следовать за мной.

Я встал, протянул оставшемуся сидеть, растерянному и жалкому в своей беспомощности Пашутину руку:

– Игорь, видимо, мы с тобой расстаемся. Надеюсь, что у тебя все будет нормально, весь этот кошмар кончится. Давай, будь здоров, удачи.

Пашутин пожал мне руку, молча кивнул, и я, с облегчением вздохнув, поспешил за удаляющимися вслед за Урусовом телохранителями. Нельзя сказать, что расставшись с Пашутиным, я испытал при этом великую тоску – похожий на капризного ребенка электронщик виделся мне в основном этакой нудной обузой, и я даже подозревал, что в случае экстремальной ситуации Игорь просто хлопнется в обморок, и его придется тащить на себе в буквальном смысле.

Урусов, а следом за ним и телохранители, оказались в небольшом кабинете с тяжелой, кожаной, явно старинной мебелью. Полковник сел в кресло, закурил, и обратился к своим подчиненным:

– В целом мы с вами со своей задачей справились неплохо. Сотрудники института эвакуированы быстро и без потерь. На сегодня всем отдыхать, завтра в восемь встретимся в управлении. Всё, все свободны, автобус отвезет вас в Москву…

Народ зашумел, вставая, залязгало оружие, и тут общий гомон прорезал голос Урусова, в лучших традициях проскрежетавший:

– А вас, Воронцов, я попрошу задержаться.

Я, оставшись в комнате один на один с Урусовым, сел в кресло и тоже закурил. Полковник посмотрел мне прямо в глаза, о чем-то напряженно размышляя, словно бы взвешивая «за» и «против», потом решительно тряхнул седыми кудрями:

– Вам, Сергей Степанович, особое, эксклюзивное, так сказать, большое спасибо. Вы тоже свободны…, ну, скажем, до среды будущей недели. Если вы понадобитесь нам раньше, мы вас вызовем. Сидите дома, отдыхайте, за своего подопечного не беспокойтесь, тут он в полной безопасности. Вы человек гражданский, поэтому прошу вас отдельно – о всех событиях сегодняшнего дня – молчок. Ваши услуги снова понадобятся нам тогда, когда мы будем уверены, что ситуация вокруг института нормализовалась, и сотрудники могут вернуться на свои рабочие места. Всего вам доброго, идите в автобус, вас ждут.

Ткнув недокуренной сигаретой в пепельницу, я замялся:

– А что случилось? Могу я хотя бы эту информацию… получить?

Урусов помолчал, потом сказал:

– Когда была засечена работа сканера, ребята из опергруппы бросились ловить «читателей». Пришлось прочесывать весь дом, и в подвале они столкнулись и были вынуждены вступить в перестрелку с тремя неизвестными, которые извлекали из тайника оружие и взрывчатку. Возможно, мы переоценили опасность, но… Береженого Бог бережет, а небереженого… ну, сами знаете. В общем, я предложил, а директор НИИ согласился, что лучше будет эвакуировать сотрудников. Вот и все, пока. Надеюсь, я удовлетворил ваше любопытство?

Я кивнул.

– Ну, тогда, до свидания, идите, автобус ждет.

В тот день я пришел домой достаточно поздно – оказалось, что с Расщупкиным мы живем на соседних станциях метро, и Николай согласился попить пивка после трудного дня в небольшом полуподвальном барчике с озорным названием «Глубокая глотка».

Мы взяли по четыре кружки пива, вареных креветок, и уселись в углу, в стороне от стойки, за небольшим, стилизованным под пивную бочку, столиком. Я сразу же, залпом выпил всю кружки, разделал креветку, пожевал, поймал на себе внимательный взгляд «оо-шника».

– Что, Серега, перенервничал? – спросил тот, закуривая.

– Есть маленько. – кивнул я, берясь за вторую кружки – пиво, светлое и ароматное, пьянило слабо, и это было даже хорошо, чувствовалось – начни я сейчас пить по серьезному, напился бы быстро, и что называется, «до соплей».

– Зря они это все затеяли, с эвакуацией. – продолжал между тем Расщупкин: – Если у тех гадов даже «гэбэшные» лазерные сканеры есть, а это аппаратура, уровень доступа к которой очень высокий, я например, не имел права на получение сканера для оперативной работы, так вот, я думаю, что они найдут эвакуированных ученых в два счета. Ты понимаешь мою мысль?

Понимал ли я? Конечно, понимал… Я молча кивнул, тоже закурил, посмотрел на тусклую лампочку висящей над столом бра, и осторожно спросил:

– Коля, а у вас, ну, в вашем отделе, я хочу сказать, вообще-то хоть какие-то версии есть на счет того, кто это, и зачем они все это делают? Вы-то должны что-нибудь понимать – все же Урусов в основном набрал в отдел только «своих».

Расщупкин усмехнулся:

– Понимаешь, Серега… Версий масса, да только это все – «пустышки». Я могу точно сказать только, что это, во-первых, не иностранные разведки, во-вторых, не криминал, и в третьих, не инопланетяне и прочая чертовщина.

– Что же остается? – ошалело спросил я: – Я не инопланетян имею в виду, а эти, разведки и криминал. Если не они, тогда кто?

– Дед Пихто! Что ты меня спрашиваешь. Я же сказал – хрен его знает… – Николай выглядел раздраженным, и я подумал, что они все там, в «ОО», уже, наверное, «голову сломали», пытаясь разгадать эту загадку.

Однако я решил вытянуть из приятеля все сведения, и поэтому задал следующий вопрос:

– Ну, а сам-то ты склоняешься к какой-нибудь мысли?

– Склоняюсь! – быстро сказал Расщупкин, взял свою пустую кружку, подхватил мою, тоже пустую, и ушел за пивом. Вернулся он минут через пять, сел, сделал длинный глоток и продолжил, словно бы и не уходил:

– Я склоняюсь вот к чему: кому-то очень нужно для достижения своих, непонятных мне пока целей заполучить реализованный в металле и программном обеспечении проект, над которым сейчас работает институт. Или не весь проект, а по крайней мере его часть.

– А почему обязательно – «непонятных»? – удивился я.

– А ты что, хорошо понимаешь, для чего можно использовать нейродешифраторы? – в свою очередь удивился Расщупкин, потом вдруг спохватился: – А, так ты же ничего не знаешь…

Я оживился, ухватил Николая за рукав:

– Колька, расскажи! А то я, как слепой кутенок…

Расщупкин отпил из кружки, посмотрел на меня, покачал головой, потом сказал:

– В шестидесятые годы в Северном Казахстане проводились опыты по дистанционному воздействию на человеческий мозг… Тогда ничего не получилось, физики действовали практически на ощупь, и кроме нескольких десятков несчастных, случайно пострадавших от этих опытов, и оставшихся инвалидами на всю жизнь – они стали постоянными пациентами психиатрических клиник с диагнозом «органическое повреждение центральной нервной системы», никакого результата получено не было. В семидесятые для борьбы с диссидентами КГБ использовало кое-какую аппаратуру, с помощью которой можно было организовать так называемый «Гулаг на дому»… Это все были, так сказать, попытки внедриться в мозг, понять, какие процессы в нем происходят, а в идеале – воздействовать на него, заставить человека подчиниться своей воле. Над этой задачей бьются научники во всем мире…