Но почувствовать это, встретившись с юным Менке, я, конечно, совершенно не ожидал. Вот это, я понимаю, называется с толком провести время в изгнании. Все бы так уныло скитались вдали от Сердца Мира. Ну он дает.

– Ну вы даете! – сказал Менке. – Темным Путем в такую даль пришли! А ведь считается, будто это невозможно. В пределах Соединенного Королевства – еще куда ни шло, у некоторых знаменитых Магистров, говорят, получалось аж до предгорий Энбахо[95] добраться, но дальше уж точно никак. А вы вот так запросто из Ехо – и прямо в Ачинадду! Своими глазами вас тут вижу, но поверить все равно не могу.

– Просто учителя у меня очень хорошие, – сказал я. – Вот уж с чем действительно фантастически повезло.

– О да, – кивнул Менке. – Это я могу понять. Мне тоже так повезло.

«Это заметно», – подумал я. Но с расспросами на него набрасываться пока не стал. Я-то, конечно, погибал от любопытства, но нетерпение – не повод превращать в допрос приятную беседу с человеком, который, это сразу видно, сам горит желанием побольше тебе рассказать. Таких торопить – только все портить.

– Очень красиво сейчас, правда? – спросил Менке. – Такое розовое все! Перед рассветом так часто бывает. А я обычно сплю с рассвета до полудня. Мастер Иллайуни говорит, это самое подходящее время для сна. Так что я почти всегда успеваю посмотреть на эту красоту. Но за столько лет все равно не привык. Каждый раз заново удивляюсь.

– Надо же, родная душа, – невольно улыбнулся я.

– Кто – я? – обрадовался Менке.

– И ты, и твой Мастер Иллайуни. Хоть кто-то в Мире правильно понимает, как выглядит идеальный режим дня!

– Мастер Иллайуни говорит, поутру, когда люди бодрствуют, Мир под тяжестью их взглядов становится слишком реальным. Предметы обретают дополнительный вес, а их тени – избыточную четкость очертаний. Жить в дневном Мире удобно, гораздо спокойнее, чем в ночном, но привычка к спокойствию и удобству грозит утратой внутренней зыбкости. Поэтому время, прожитое при солнечном свете, следует уравновешивать временем, прожитым в темноте. Ночью большинство людей спит, и Мир, пока они его не видят, может дать себе волю, стать таким, каков есть – смутным и неопределенным. Поэтому по ночам следует бодрствовать: глупо и нерасчетливо упускать драгоценное время, когда Мир с нами честен, насколько это вообще возможно с учетом того, что жизнь по своей природе лжива.

– Жизнь лжива?!

– По крайней мере, так говорит Мастер Иллайуни. Жизнь – лукавое обольщение, желанная сладкая ложь, а смерть – нежеланная горькая правда, которой лучше вовсе не знать. А узнав, отменить усилием воли и забыть навсегда. Из всех искусств, которыми следует овладеть мудрому человеку, важнейшим является искусство самообмана; пока преуспеваешь в нем, остаешься жив.

– Неожиданная концепция.

– Для меня тоже все это звучит удивительно и в высшей степени странно, – согласился Менке. – Но думаю, Мастеру Иллайуни виднее. Все-таки он прожил на свете столько тысячелетий, что у меня пальцев на обеих руках не хватит их сосчитать. Наверное успел разобраться.

– Да, за столько времени вполне можно начать понимать, что к чему, – сдержанно согласился я. – Так он, получается, бессмертный?

– Что-то вроде того. Мастер Иллайуни происходит из древнего кейифайского рода. Причем в своей семье он самый младший. У кейифайев редко рождаются дети. Настолько редко, что принято считать, будто они способны производить потомство только в смешанных браках. Но это совсем не так. Просто мало кто из них находит в деторождении источник наслаждения. А усилия, не доставляющие наслаждений, кейифайи считают лишенными всякого смысла и стараются по возможности их избегать.

– Ага, – растерянно сказал я. И зачем-то повторил: – Ага.

Более осмысленных комментариев у меня пока не было.

За разговором мы как-то незаметно пришли к самой кромке прибоя, и я предложил:

– Давай посидим где-нибудь здесь. У этого моря я еще никогда не бывал. Хочу на него посмотреть.

– Конечно, – спохватился Менке. – Я сам должен был предложить.

После того, как мы устроились на теплом песке, он добавил:

– Вы извините, что не приглашаю в дом. Я бы рад, но у нас с этим строго: никаких гостей. Даже торговцам нельзя переступать порог. Ученикам – можно, но не всем. Поначалу Мастер Иллайуни впускал нас в дом только спать. Такое было правило: заходи, когда уже едва на ногах стоишь, и, не раздеваясь, падай в постель. А как проснулся, сразу выходи во двор, прямо в окно. Только Таните с первого дня разрешалось проводить в доме столько времени, сколько захочет. Потом, примерно через год, мне и Карвену тоже стало можно. А Айсе до последнего дня запрещалось бодрствовать в доме. Она до сих пор злится на Мастера Иллайуни, думает, это было такое изощренное издевательство. И не верит, что на самом деле этот запрет – отчасти комплимент.

– Такой комплимент я бы, пожалуй, тоже не оценил, – хмыкнул я.

– Ну да, – согласился Менке. – Жить по таким правилам довольно неудобно. Мы даже мылись в море. И свои вещи хранили в сундуках под навесом, прямо во дворе. Хорошо еще, что зимы тут теплые, а от дождя можно спрятаться в садовой беседке. И кормили нас там же, за столом. Мастер Иллайуни проводил с нами на улице довольно много времени. Он не хотел никого обижать, просто берег свой покой. Кейифайи очень чувствительны. Им трудно находиться рядом с другими людьми в закрытом помещении. На свежем воздухе – еще куда ни шло. Но когда мы спим, им нравится быть рядом. Мастер Иллайуни говорит, любой спящий в доме милее шунуры.

– Чего-чего милее?

– Шунуры. Шунура – это такой местный зверек. Мелкий грызун с коротким густым мехом и пушистым хвостом, действительно очень славный. Практической пользы в хозяйстве от них никакой, но считается, что в доме, где живет шунура, у всех постоянно хорошее настроение и не бывает ссор. Однако поселить у себя шунуру по своей воле нельзя, она должна завестись сама. Влезть в окно или сделать подкоп. Иначе шунура решит, что оказалась в плену, и зачахнет.

– Ага, – кивнул я. – Ладно, с шунурами разобрались. Хоть что-то стало понятно. Вполне можно жить.

Менке сочувственно улыбнулся:

– Мы тут в первый год вообще ничего не понимали, хотя Мастер Иллайуни исправно отвечал на наши вопросы. А я вам за несколько минут пытаюсь все сразу пересказать. Представляю, каково вам приходится! Но что касается наших домашних правил, все более-менее просто: поначалу Мастер Иллайуни пустил в дом только Таниту, потому что она храбрая и спокойная. И при этом совсем не могущественная – в том смысле, что в старые времена в наших краях ее бы ни в один Орден не взяли.

– Да ладно тебе, – заступился я за Таниту. – Не взяли бы они, ишь! Будь у меня свой Орден, я бы ее сам позвал, и пусть все кусают локти, что им такое сокровище не досталось.