в состоянии оценить масштаб трагедии. Но они точно знали, что от замка, где родились дерзкие преступники, осмелившиеся посягнуть на королевскую честь, ничего не осталось. Потому главный из поджигателей, как только они прибыли сюда, объявил крестьянам о своих намерениях, а уж потом крикнул им, чтобы они не боялись и не бежали в лес. И вот теперь они, глядя на догорающий замок д'Ольнэ, вероятно, обреченных проклятию, наверное, задавались вопросом: не придется ли им, крестьянам, тоже отвечать за безрассудность своих хозяев.

Хотя Эрве во время пути ожидал увидеть драматическую ситуацию, подтверждающую гибель его семьи, он не подозревал, что исход будет таким скорым. Ужасное зрелище словно подкосило его. Он едва держался на ногах, к тому же, давала о себе знать усталость после долгого пути. Он рухнул у подножья старого дорожного креста, даже не подумав прочесть молитву. Увиденное было намного хуже того, что он воображал. Несмотря на застывшую группу крестьян, расположившуюся неподалеку, никто не мог рассказать ему, стало ли это пожарище могилой для живых людей.

Стоя рядом с ним и скрестив руки на груди, Оливье мрачно и безмолвно рассматривал следы случившегося несчастья, не в силах найти ни единого утешительного слова. Он словно чувствовал боль Эрве, настолько тесной была связь между ним и братом, подаренным ему Храмом. Поэтому он не удивился вопросу, который вырвался из уст Эрве, ведь он сам спрашивал себя о том же:

— Но где же все они? Где мой брат, свояченица и их слуги? Где Агнесса и малыши? Не могли же их запереть внутри, прежде чем поджечь... Это было бы чудовищно!

— В нашей стране царят чудовищные времена... Однако я думаю, что твоих родных скорее арестовали и отправили в какую-нибудь тюрьму...

— Это не намного лучше, но я так не думаю. Я знаю брата, его жестокое сердце, надменный нрав, вспыльчивый характер, а еще храбрость! Он на десять лет старше меня, но в битве на копьях или на мечах все еще силен! Он не сдался бы без боя...

— Против короля? Ведь речь идет именно об этом!

— Без колебаний! Подумай, ведь ему нечего было терять, коль скоро он лишился имени и даже чести...

— Надо все выяснить! Оставайся здесь, я расспрошу людей, которые стоят на берегу...

— Это мне надо идти, — сказал Эрве, вставая.

— Слушай, Эрве, брат мой, не торопись. Они знают тебя с детства. А меня никогда не видели. Я всего лишь прохожий, резчик по камню, который ищет работу... Они расскажут мне...

— Не уверен... Они слишком напуганы, и любой незнакомец, пусть даже монах, обратит их в бегство...

Оба не услышали, как к ним подошла какая-то женщина. Вернее было бы сказать, «молодая дама» или «барышня». Она ничем не походила на крестьянку. Довольно высокая, в длинном черном плаще, из-под откинутого капюшона которого выглядывало прелестное, умное и волевое лицо. Ее нежная кожа оттенка слоновой кости, темные волосы, подвижные черты лица и большие темные глаза, цвет которых в темноте было нельзя разобрать, свидетельствовали о ее незаурядной внешности. Дама держалась очень прямо, но со свободной грацией женщины, одаренной природной гордостью. Ее руки, затянутые в перчатки, поигрывали хлыстом. Увидев ее, оба мужчины склонились в поклоне.

— Благородная дама, — начал Оливье, но она жестом остановила его и обратилась ко второму тамплиеру:

— Вы Эрве д'Ольнэ, не так ли?

— Вы так думаете?

— О, в этом сомневаться невозможно. Вы все, д'Ольнэ, очень похожи друг на друга. Но вы унаследовали меньше черт от вашего несчастного брата, чем бедный безумец Готье. Однако, поскольку вы единственный живой мужчина в семье, вы можете быть только Эрве.

— Единственный живой? Вы хотите сказать, что мой брат умер?

Кивком головы незнакомка указала на пожарище, и в голосе ее зазвучал гнев:

— Он там, и от него уже вряд ли что-либо осталось... И от его верной жены, которая не захотела расстаться с ним.

— Их убили?

— Мессир д'Ольнэ отказался признавать эдикт, который превращал его в безродного и нищего изгнанника. Он защищался очень храбро, как достойный гордый человек. Он был убит, как и дама Изор, которая бросилась на его тело с криком боли, в то время как все фрейлины и служанки убежали. Она даже не успела поцеловать его. Копьем ее пригвоздили к телу мужа...

— Боже мой! Но как вы узнали? Вы были фрейлиной моей свояченицы?

Высокомерное презрение искривило тонкие губы.

— Я дама Вильнёва, и меня зовут Марианна. Мой покойный супруг был убит в прошлом году, на Троицу, на турнире в Дамартене. С ранней юности мы дружили с Агнессой де Монморанси. Дружба наша еще более окрепла, когда она вышла замуж за вашего племянника Готье. Вы должны помнить, что Вильнёв отсюда недалеко...

Эрве поклонился.

— Вы правы... я помню мессира Дамьена, который был другом моего брата... и его ровесником... Но, может быть, ваш супруг был его сыном...

— Да. Это он. Ему было пятьдесят лет, когда мы поженились... А знаю я о том, что здесь произошло, потому что оказалась в замке. Стояла такая хорошая погода, что мы вышли в сад, — Агнесса с детьми и я.

— Из-за них я и вернулся. Они не...

— Не волнуйтесь, они живы... Когда мы увидели большую колонну мессира Ногаре, Агнесса попросила меня остаться с малышами и пошла в замок, чтобы узнать новости. Но не вернулась. Признаюсь вам, что на какое-то мгновение я растерялась — не знала, что делать. В замке начался переполох, выбежала кормилица Филиппа и Алины, в слезах, дрожащая от страха. Агнесса прислала ее, чтобы я поскорее спрятала детей. Бедная женщина была так потрясена, что лепетала нечто невнятное, однако я все же сумела понять, что с королевскими людьми прибыл один из братьев Агнессы... он хотел увезти ее, но отказался взять детей!

Последние слова настолько поразили Оливье, что он, старавшийся из скромности не вмешиваться в разговор, не выдержал:

— Почему отказался?

Она взглянула на него неприязненно. С ее точки зрения, он лез не в свое дело. Но она соблаговолила ответить:

— Они д'Ольнэ, иными словами, — никто. Дети осужденного не нужны семейству Монморанси. Добавлю, что Агнессу увели силой. Она все же сумела послать Мари, чтобы я спрятала детей, пока не поздно. Что я и сделала... Мессир, могу я узнать, кто вы?

— Оливье де Куртене...

— Куртене? Великое имя!

— Но незначительный человек! Я