Театр «Современник». Светличный890 – Ефремову:

– Зачем вы подписали письмо о Сталине?

– Считайте, что на всякий случай. О Синявском мне не предлагали, я подписал бы.

– Вы же не читали их книг.

– Я против арестов писателей (Р. Орлова // Знамя. 2018. № 9. С. 172).

Для меня, – рассказывает Александр Гинзбург, – большим сюрпризом было активное участие смогистов, в первую очередь, Вадика Делоне, в демонстрации на Пушкинской площади сразу после того, как арестовали четверых моих друзей – Юру Галанскова, Веру Лашкову, Алешу Добровольского и Павла Радзиевского. Меня не тронули, хотя было совершенно ясно, поскольку уже прошли обыски, что я буду следующим. Больше всего мне не хотелось попасть не по любимой 70‐й статье (за антисоветскую пропаганду), а по 190‐й, с которой окажешься в уголовном лагере. И эту демонстрацию я наблюдал не так, чтоб издалека, – с другой стороны улицы Горького, и видел, как это все происходило. Арестовали меня на следующий день. Первое, что спросили, – почему вас вчера не было? (цит. по: В. Орлов. Александр Гинзбург. С. 205).

зал к моменту открытия заполнился до отказа, а народ все прибывал. Сейчас представляется фантастической оперативность дружеской информации, в морозный пасмурный день поднявшей такое количество народу на выставку 12 «подпольных художников. И пришедших не столько ее смотреть, ибо при таком столпотворении увидеть что-либо почти невозможно, сколько выразить солидарность с художниками.

Неожиданно посетителей крайне бесцеремонно попросили разойтись, для чего даже отключили свет в зале. В атмосфере выставки стало нагнетаться напряжение. Из приглашенных остались поэты Евгений Евтушенко и Борис Слуцкий, которые пытались что-то разъяснить то ли партийным чиновникам, то ли сотрудникам КГБ, время от времени возникавшим на пороге. Слуцкий протягивал руку для знакомства с ними, неизменно повторяя одну и ту же фразу: «Коммунист, поэт». У меня и моей подруги возникло твердое ощущение, что нашим мужьям не избежать ареста.

Но где-то поздно вечером всех отпустили с условием, что на другой день виновники снова соберутся на месте преступления. На следующий день все явились вновь. Минули вторые сутки. Всех снова выпустили, но картины не возвращали. На третий день в райкоме партии (или в КГБ) было выработано решение: уволить с работы директора клуба – доброго старого еврея, а художников с их порочными картинами развезти по домам (Г. Маневич. С. 119–120).

Как он потом рассказывал, с улицы Димитрова вывернула машина, двое выскочили, заломили руки и запихнули на заднее сиденье. Опомниться не успел, как уже сидел промеж двух молодцов (цит. по: В. Орлов. Александр Гинзбург. С. 206).

Еще прежде на разного рода совещаниях говорилось, что «Новый мир» и «Октябрь» – это две зловредные крайности. «Новый мир» пытается сделать далеко идущие выводы из критики «культа личности», «очерняет» действительность, замахивается на «легенды», а «Октябрь» вздыхает о прошлом, восстанавливает в правах фигуру Сталина и его идеологию. На принципе равновесия ударов – «направо» и «налево», принципе, отработанном в самые суровые годы борьбы с оппозициями, была основана теперь и критика двух журналов. «Христа тоже распинали вместе с разбойником», – невесело шутил по этому поводу Александр Трифонович (В. Лакшин. Твардовский в «Новом мире». С. 31).

на пл. Пушкина собралась группа лиц в количестве 15–20 человек с плакатами, содержащими требование об отмене отдельных статей Уголовного кодекса и освобождении из-под стражи задержанных до этого органами КГБ наиболее активно проявивших себя распространителей антисоветских документов. Антиобщественные действия указанной группы сопровождались выкриками: «Долой диктатуру», «Отменить антиконституционный указ» и т. д.

Действия участников сборищ не носят случайного характера. Они в известной мере инспирируются и подогреваются теми, кто в обстановке возросшей политической активности масс и принимаемых партией мер по укреплению и расширению социалистической демократии, прикрываясь фальшивыми лозунгами борьбы с «последствиями культа личности» и за «истинную демократию», встал на путь демагогии и по существу задался целью опорочить демократические завоевания советского строя.