всех до единого. Михаил возвращается к шатру и выспрашивает раненого об отце-матери, чтобы отвезти им поклон. В раненом он узнает старшего брата, Федора. Федор умирает от ран. Михаил предает его тело земле и привозит родителям поклон (Аст. II, с. 772; Гильф. 247, 252 и др.). Широкого наступления татар на Русскую землю в этой былине нет; центр тяжести ее – в узнавании братьев. Этим определяется балладный характер былины.

Алеша и Добрыня. Алеша с Добрыней ночуют в шатре. Проезжает татарин. Добрыня не будит Алешу, а выезжает против татарина один. Но татарин его одолевает и убивает. Утром Алеша видит коня Добрыни без седока. Алеша разыскивает татарина и одолевает его, а Добрыню оживляет при помощи живой и мертвой воды от пролетающего мимо ворона. Добрыня на всю жизнь обещает Алеше благодарность (Марк. 63. См. также: Крюк. I, 31; Марк. Богосл. I, 6). Такого рода песни, в которых богатыри встречают не войско, а отдельных бродящих татар, несомненно, историчны и отражают своего рода партизанскую борьбу против насильников.

Татарский полон. Песен, в которых девушка оказывается в татарском плену, чрезвычайно много, но они относятся не к области эпоса, а к области лирической песни и баллады и здесь не могут быть рассмотрены.

Микула и Вольга

Главное внимание уделялось не Микуле, а Вольге. Литература о нем указана выше (с. 743–744). Орест Миллер, рассматривая Вольгу как божество охоты, видит в Микуле не реального пахаря, а божество земледелия (Илья Муромец… С. 188 и след.). А. В. Марков видел в нем не языческое божество, а христианского святого – Николая, или Миколу (Микола-угодник и святой Николай. СПб., 1892). Всев. Миллер отказывается рассматривать фабулу, а ограничивается вопросом о месте сложения этой былины. Он считает ее новгородской (Очерки… Т. I. С. 166–186). В более поздней работе Всев. Миллер искал происхождение сюжета на Востоке. Он находит источник его в «Александрии», подвергшейся обработке в поэме Низами «Счастье Искандера». Здесь Искандер встречается с прекрасным юношей, пашущим землю. Искандер зовет его с собой, но юноша отказывается (Очерки… Т. I. С. 443 и след.). Более широко возможные литературные источники рассмотрены в статье проф. А. Мазона (Mazon A. Mikula, le prodigieux laboureur // Revue des études slaves. Т. XI. 1931. Р. 149–170). К возможности зарубежных заимствований проф. Мазон относится скептически. Былину о Микуле он сопоставляет с апокрифическими легендами «Как Христос плугом орал» и «Как Пров-царь Христа братом назвал», текст которых он публикует. В советское время образ Микулы часто также толковался неправильно. (См.: Соколов Б. М. Русский фольклор. Вып. 1. М., 1931. С. 35. Здесь Микула рассматривается как кулак.) В академическом издании «Русское народное поэтическое творчество» Микула и Вольга рассматриваются не как антагонисты, а как союзники. «Вольга Всеславьевич действует в союзе с Микулой Селяниновичем» (РНПТ. С. 202). Былина о Микуле рисует «представителя народа на службе у князя» (Там же. С. 189). «Вольга с Микулой благополучно собирают „получку“, и Вольга награждает Микулу» (Там же. С. 199). Такое утверждение искажает идейно-художественный смысл былин. Крестьянин изображен как соучастник князя в деле угнетения крестьян.

Сухман

Литература, посвященная этой былине, показывает обычную картину поисков в ложном направлении. Искали прежде всего источники и видели их либо в литературных произведениях, которым былина будто бы подражала, либо в исторических событиях, искаженно представленных в былине. Орест Миллер определил позднее происхождение этой былины по боярской вотчинно-поместной обстановке, окружающей Владимира. Владимира он сближает с Грозным, видя в нем черты самодурства (Илья Муромец… С. 617–619). М. Халанский (Великорусские былины… С. 50–57) сопоставляет былину о Сухмане с летописным рассказом о смерти Демьяна Куденевича, который один совершал чудеса храбрости в борьбе с половцами под Переяславлем, но был убит в бою и оплакан князем и народом. Халанский предполагает общий источник для обоих памятников. На самом деле этот рассказ представляет собой совершенно другой сюжет. Демьян Куденевич не кончает самоубийством и не имеет никаких причин для этого. На несостоятельность взглядов Халанского впервые указал П. В. Владимиров (Введение в историю русской литературы. Киев, 1896. С. 228–229). К мнению Халанского примкнула А. С. Якуб (К былине о Сухмане // Этнографическое обозрение. 1904. № 1. С. 43–67). Все, что не совпадает с летописным рассказом, автор считает общеэпическими местами и «позднейшими наслоениями». Эту же точку зрения поддержал П. П. Миндалев, сблизивший летописную повесть о Демьяне Куденевиче и былину о Сухмане с повестью о Меркурии Смоленском (Повесть о Меркурии Смоленском и былевой эпос. Казань, 1913. Оттиск из сб. ст., посвященного Д. А. Корсакову). С. К. Шамбинаго (Исторические переживания в старинах о Сухмане // Сб. ст., посвященный В. О. Ключевскому. М., 1909. С. 503–516) полностью отрицает теорию Халанского и Якуб. Шамбинаго возводит сибирскую редакцию (представленную одной записью) к литературному источнику, а именно к циклу повестей о Мамаевом побоище, героем которых является Дмитрий Донской. В основе же всех остальных вариантов лежит мотив опалы победителя. Шамбинаго сближает Сухмана с историческим победителем крымских татар Михаилом Воротынским, который был сожжен Грозным по подозрению в измене. С нашей точки зрения, сибирский вариант – вариант дефектный: в нем отсутствует основной конфликт – конфликт между князем и героем. Сухман этой былины нисколько не походит на Дмитрия Донского. Каким образом этот же Дмитрий Донской в других вариантах, по Шамбинаго, оказывается Михаилом Воротынским, остается неясным. Теорию Шамбинаго, утверждавшего связь былины с повестями о Мамаевом побоище, поддержал Борис Соколов (Указ. соч.), обосновав ее приведением некоторых текстуальных совпадений (разлив реки и др.). Однако эти совпадения доказывают обратное: они проникли из эпоса в литературу, а не наоборот, так как народное содержание повести требовало и народного стиля. Всев. Миллер в отчестве Сухмана «Довмонтьевич» видит следы воспоминаний о псковском князе-герое XIII века Доманте. В остальном же он примыкает к мнению тех, кто относил эту былину к эпохе Грозного (Очерки… Т. III. С. 159–173). Подробно история изучения былины о Сухмане изложена в кн.: Малышев В. И. Повесть о Сухмане. Изд. АН СССР, 1956.

Данило Ловчанин

Орест Миллер (Илья Муромец… С. 619–626, 646–648) отмечает поздний характер былины. Однако это не мешает ему видеть во Владимире данной былины солнце, только не сияющее, ласковое, а «жгучее, злобное, палящее» (с. 647). Пассивную месть Настасьи он противопоставляет активной мести Кримгильды и отдает в этом отношении предпочтение немецкому эпосу перед русским, не понимая подлинного величия женского образа былины. М. Халанский (Великорусские былины… С. 80 и след.) сопоставил нашу былину с «Повестью о приходе Батыевой рати на Рязань». В этой повести Батый требует себе