мне запрещал, но я его не послушалась. Плавала я хорошо, но в море купалась в первый раз. На глубоком месте меня неожиданно накрыла волна, и горько-соленая вода попала мне в рот. Я растерялась и хлебнула во второй раз, в третий. Дыхания не было, и силы оставляли меня. Я крикнула мужу:

— Тону!

А он думал, что я дурачусь, стоял и улыбался. Я крикнула еще раз. Только тогда до него дошло, что я не шучу. А как он меня вытащил, я не помню. Очнулась я на берегу, на его коленке, меня рвало горько-соленой водой.

Санчасть помещалась в доме, находившемся напротив наших окон. Руководил ею военврач Сергей Сергеевич (СС), в этом же доме он и жил. Он был нашим с Тимой земляком и на правах такового не раз просил меня сварить ему каши. Покушать он любил и был человеком упитанным. Елена Сидоровская рассказала о нем такую историю. Раз летчикам в столовой показалось, что котлеты недоброкачественные. Вызвали СС, тот пришел и взял у одного пилота котлету с тарелки. Съел. Потом взял у другого, съел. И так котлет восемь. Все молча, с интересом наблюдали за процессом этой экспертизы. Дожевав последнюю котлету, Сергей Сергеевич сделал заключение:

— Да нет, вроде ничего. Ну, ешьте кашу.

Когда он вышел из столовой, раздался дружный хохот. Особенно веселились те, чьи котлеты уцелели.

По какому-то поводу мы устраивали застолье. Вдруг к нам зашел один из технарей с женой:

— Можно к вам?

— Пожалуйста, проходите.

А среди приглашенных был москвич Булгаков, который этого технаря терпеть не мог.

— Зачем ты его пригласила?

— Я его не приглашала, они сами пришли. Ну не прогонять же их.

После застолья пошли гулять, и на прогулке Булгаков сцепился со своим недругом. Сначала словесно, а потом и физически. Их разняли, пошли домой. Смотрю, а у Булгакова ордена нет. Вернулись на поле боя, все обыскали — ордена нет. Кажется, на следующий день пришел за хлебом дед.

— Галя, а я орден нашел.

— Красной Звезды?

— Да, иду, а он лежит на песке и на солнце сверкает.

— Вот здорово! А то мы вчера его обыскались.

Тима, узнав о находке, сказал:

— Ты его просто так не отдавай, требуй праздничный обед.

Булгаков накрыл поляну. Тима выступил:

— Сегодня мы собрались по поводу вручения хозяину утраченного ордена. Награда вернулась к своему герою.

И все с радостью отпраздновали это событие.

Я была в положении, и Тима повел меня пройтись. Решили, что гулять будем только вдвоем. Куда там! Только расположились на единственной среди песка полянке с земляникой, как появился Борька Типашкин.

— Уф, еле вас нашел.

— А что случилось?

— Ничего, просто захотел с вами погулять.

— Но у нас в планах было гулять вдвоем.

— Нет, я с вами.

Немного погодя к нам присоединился и СС.

— Вы чего так далеко зашли? Галине в ее положении нельзя сильно утруждаться.

— Ну и сидеть на месте тоже вредно.

А тут по бетонке едет на машине техник Полторак, у тещи которого мы впоследствии покупали молоко. Он из битых немецких машин сумел собрать себе одну целую. СС тормозит его:

— Довези до дома Галину.

— Рад бы, да боюсь, что двоих машина не потянет.

Посадили меня, и, действительно, не тянет. Я вышла, а СС и говорит:

— Она тебя и одного не потянет.

— До этого тянула.

СС зашел сзади и, когда Полторак пытался тронуться, приподнимал машину, так что задние колеса крутились в воздухе.

Тот вышел из машины.

— Что за черт?!

— Я же говорил, что не поедет.

Полторак осмотрел машину, вроде все в порядке. Сел, дает газ, а СС снова колеса приподнимает. И так долго мурыжил техника, пока самому не надоело. Тогда только Полторак благополучно уехал.

Новый, 1949 год отгуляли хорошо. Встречали у Семеновых (дяде Яше Семенов очень понравился, такой же рязанец-косопузый). Второго января мне стало что-то беспокойно, а днем начались схватки, значит, пора отправляться в Балтийск в госпиталь. Собрали вещи и пришли на пристань. А там объявляют, что рейсового катера не будет, так как после Нового года команда вести судно не в состоянии. Меня знобило, трясло, начали отходить воды. Тима побежал узнать — будет ли какой-нибудь транспорт. Там пообещали подогнать военный катер.

Катер подошел, но к пирсу приблизиться не смог. Борт далеко и высоко. Я посмотрела и ужаснулась. Бросили трап, и матросы начали меня затаскивать по крутой наклонной плоскости. Один матрос спереди, другой сзади, третий сбоку. Командуют:

— Вниз не смотри.

Воды отошли, схватки продолжаются, а я на этом страшном трапе. И не смотри. Как это не смотри? А куда, в случае чего, я буду падать?! Я скулила, но ползла вверх. А Тиму матросы попросили не мешать. В результате меня погрузили на борт, поплыли. А на том берегу ситуация та же, но зеркальная — уже сверху вниз. Половину трапа преодолела, сползая на заднице, половину на ногах. И как только на том трапе и не родила?!

Спустились все-таки удачно и к полуночи добрели до госпиталя. Там меня сразу взяли в оборот. Я от боли бегала, а на меня шумели, что бегать нельзя. Отправили в родильное отделение, а там врач стала паниковать, узнав, что я из Ленинграда. Я худенькая, первые роды, а плод большой, могу сама не справиться. А медсестра-акушерка меня подбадривала:

— Не боись, справимся, слушай меня. Берись руками за колени и тяни их на себя. И большой выдох.

И действительно, в три часа ночи я благополучно родила сына. По тем голодным временам ребенок был крупный — 3 кг 800 и ростом более 50 см. Сразу закричал, мне показали его и сказали:

— Посмотри, какой богатырь!

Взвесили, обработали, завернули и унесли. А я мокрая, в воде и крови, осталась на столе. Вдруг пришел здоровенный матрос, завернул в сухую простынь, взял на руки и понес. Каталки, видите ли, в госпитале не было, так матроса приспособили вместо нее. Я сначала обалдела, но потом закричала:

— Это еще что?! А ну положи на место.

— Я должен доставить в палату.

Вынес на лестницу. Я снова:

— Поставь меня, я сама.

— Не положено.

— Говорю, поставь!

Он все-таки поставил. И я босиком и в мокрой рубахе сползла по лестнице вниз в палату. Там меня встретила нянечка. Сменила рубаху и уложила в кровать. Я была в каком-то забытье, когда пришла дежурная сестра и под общий хохот, прибавив, конечно, от себя, красочно пересказала мою перепалку с матросом-каталкой. Я это слышала сквозь дрему, голоса будто издалека доносились, но я