голову. «Интересно», — подумал Гэлбрайт, — «отчего этот молодой человек так счастлив»...

Инспектор вошел в двери полицейского управления, но он не спешил сразу подниматься наверх — для начала он решил проверить правдивость слов сержанта и заглянул в комнату дежурного офицера, где обнаружил старину Полинга, который, как всегда, сидел за своим столом. В этот момент он наливал себе кофе, а чуть поодаль на диване у окна дремали двое полицейских. При появлении инспектора Полинг слегка вздрогнул и, поставив кофейник на стол, поднял голову.

— Простите, я действительно нужен господину главному инспектору Сеймуру сейчас? — спросил Гэлбрайт старика.

— Конечно, — ответил дежурный офицер, — или вы забыли, что сегодня заседание по делу Фаркрафта?

— Что? — услышав имя своего друга, Гэлбрайт оживился.

— Все остальные уже в кабинете главного инспектора, только вас не хватает, — старик моргнул два раза, будто от яркого света.

— Почему меня никто не предупредил об этом заранее?

— Я хотел, чтобы Дэвид уведомил вас, — сказал Полинг, имея в виду своего помощника, — но господин главный инспектор Сеймур убедил меня не беспокоить...

Гэлбрайт не стал выслушивать старика до конца и покинул кабинет дежурного офицера. Надо же, Сеймур специально не предупредил его заранее о важной встрече. Похоже, господин главный инспектор хотел выставить своего сотрудника идиотом, который якобы вечно не у дел. С этими мыслями Гэлбрайт взбежал по лестнице на второй этаж и первым делом вбежал в свой собственный кабинет. Беспорядок, царивший на письменном столе, указывал на то, что владелец не прикасался к своим бумагам уже несколько дней, но инспектора это не волновало — сняв свой светло-серый пиджак, он повесил его на спинку стула и, поправив галстук, вышел обратно в коридор.

Подойдя к двери, ведущей в кабинет главного инспектора, Гэлбрайт немного поколебался. Переведя дыхание, он тихо постучал и, осторожно приоткрыв дверь, просунул голову внутрь. Как и следовало ожидать, во главе письменного стола из красного дерева восседал сам господин главный инспектор Сеймур. Ему было около пятидесяти лет, но его аккуратно зачесанные назад черные волосы и тщательно выбритое лицо делали его моложе. Под его строгим черным сюртуком виднелась белая манишка с галстуком кофейного цвета.

Сеймур, казалось, не заметил, как вошел инспектор. Он даже не оторвал глаз от открытой папки, лежащей перед ним, лишь слегка приподнял брови и перелестнул страницу — было очевидно, что этот документ вызывал у него неподдельный интерес. Гэлбрайт пожал плечами и направился к длинному столу, на котором стояли графин с водой и четыре полных стакана.

Он отодвинул свой стул и собрался было сесть, но в этот момент господин главный инспектор оторвал взгляд от документов и сделал знак всем присутствующим встать со своих мест. Остальные участники совещания, которыми были инспектор Фаркрафт, медик Морис и молодой лейтенант Нелиссен, немедленно подчинились. Сеймур поднялся со своего места и, вежливо кашлянув, заговорил:

— Итак, джентльмены! — он поднял свою анемичную руку. — Настоящим я объявляю заседание открытым. Предоставляю инспектору Фаркрафту возможность кратко изложить факты.

После этих слов Сеймур опустился в глубокое кресло и легким кивком головы подал знак молодому инспектору. Фаркрафт вытащил из-под стола свой черный кожаный портфель и, открыв его, вытащил из него толстую папку. Гэлбрайт принял из рук своего друга увесистую стопку белоснежных листов формата А4 и начал их просматривать. Они были сверху донизу покрыты машинописным текстом. Типографская краска еще не высохла и поэтому немного размазалась под пальцами Гэлбрайта. Все остальные тоже получили по стопке бумаг, и Фаркрафт, закончив раздачу, вернулся на свое место и встал рядом со своим стулом.

— Внимание, джентльмены, не спешите читать эти бумаги, — сказал инспектор, заметив, как медик Морис начал нетерпеливо перелистывать страницы.

Все присутствующие оторвали глаза от стопки бумаг, лежащих перед ними, и с интересом уставились на молодого инспектора. Гэлбрайт не мог не заметить, как Фаркрафт прикусил губу и смутился, когда толстый Морис шумно зевнул, прикрыв рот рукой.

— Итак, — начал Фаркрафт немного нерешительно, — на повестке дня у нас стоит одно дело. Бумаги, которые я вам роздал, представляют собой ксерокопии черновиков моего материала, который я пишу в рамках расследования. Сейчас я хочу вкратце донести до вас суть этого дела, а с деталями вы ознакомитесь в удобное для вас время.

После этих слов Фаркрафт протянул руку к графину, стоящему посреди стола, и налил себе полный стакан. Выпив воду залпом, инспектор поставил ее на стол и, вытерев губы тыльной стороной ладони, внимательно оглядел собравшихся.

— Все началось примерно в начале июля. Первая смерть была зарегистрирована через пять дней после Дня независимости Соединенных Штатов Америки.

— Вы забыли упомянуть, где это произошло, — перебил его медик Морис.

Фаркрафт бросил на толстяка недовольный взгляд и продолжил.

— Специально для мистера Мориса я объясняю, что все четыре случая произошли в разных местах нашего города. Сначала я назову вам имена жертв — Теодор Бекель, Пенелопа Конвей, Александр О'Брент и Деннис Лэнг.

Гэлбрайт заметил, что, когда Фаркрафт произносил третье имя, в его голосе прозвучали нотки враждебности, как будто он говорил о каком-то низменном и презираемом человеке. Перечислив имена, его друг вернулся к своему обычному беспристрастному тону, но инспектор почувствовал, как тому было трудно сдерживать свой гнев.

— Прежде чем начать рассказ, я вынужден сделать небольшое отступление. Я бы ни за что не объединил эти четыре смерти под одной крышей, если бы не один любопытный факт — имена всех жертв были греческого происхождения.

Сказав это, Фаркрафт перевел дыхание, словно собираясь с силами. Морис скривил рот и сказал с заметным раздражением:

— Вы опять несете свою сверхъестественную чушь!

Это замечание привело молодого инспектора в ярость. Глядя на медика и стараясь сохранить официальный вид человека, выступающего на совещании, Фаркрафт сказал:

— Если мистер Морис полагает, что я придаю этим смертям какую-то антинаучную форму, то пускай он продолжает так думать, но лично я не собираюсь прекращать свое расследование.

В этих словах Фаркрафта чувствовалось, что он конкретно устал от замечаний толстяка — несомненно, он уже ненавидел его всем сердцем. Медик невольно опешил от этих слов, но, встретившись взглядом с господином главным инспектором, смог проглотить упрек и даже попытался сделать безразличное лицо, что у него не очень