В последний раз никому не известный слушатель Клаусон после лекции, с трибуны, а не с экрана, рассказал необыкновенно интересную и в то же время ужасную историю. На Земле он был простым, грешным, но искренним человеком, каким и здесь остается. С 1899 года носит в себе болезненное воспоминание о том, как в тюремной больнице штата Индиана в США одному врачу по имени Гарри Шарп (что переводится как Гарри Острый) признался, что никак не может удержаться от мастурбации, занимается ею с двенадцати лет и даже впал от этого в определенную зависимость. Это, конечно, не совсем нормально, но встречается — и лечится различными способами. Однако на переломе девятнадцатого и двадцатого веков мастурбация была синонимом дегенерации. Этот Острый-то доктор так рассказ Клаусона воспринял и без особых размышлений легким движением руки со скальпелем причинное место пациенту отчекрыжил. А потом где только мог раструбил о том, что вылечил заключенного «от зависимости». Еще он много говорил об экономическом и общественном значении своего метода «чик по яйцам»: можно сэкономить огромное количество денег, оставляя на свободе дегенератов и прочих нуждающихся в изоляции в тюрьме или дурдоме — потому что они своей дурной наследственности потомству не передадут. Один взмах скальпелем — и на налогах огромные суммы удастся сэкономить. В интересах налогоплательщиков и американской отчизны (тогда все так делалось). Заслуги доктора Острого на этом не заканчиваются — он еще активно занимался лоббированием своего «метода», и благодаря ему в 1907 году в штате Индиана был принят закон о принудительной стерилизации «уголовников, насильников, идиотов и недоумков». Конец цитаты. А решение о том, кто является недоумком или идиотом, принимается судом присяжных, то есть обычными людьми. Этот закон из Индианы как зараза распространился на другие штаты и со всей строгостью исполнялся. Как, например, в солнечной Калифорнии, где решением суда с тех пор и до 1941 года было принудительно стерилизовано около 30 тысяч мужчин.

Прежде чем началось триумфальное шествие генетики, состоялся жалобный парад евгеники. Евгеника — это если на польский перевести «хорошего рода», «породистый» значит. Первый факел зажег тот доктор Острый из Индианы, недрогнувшей рукой отчекрыживший хозяйство безобидному онанисту. Потом вроде насчет евгеники поутихло. Но ненадолго. В 1916 году некий Мэдисон Грант,[55]состоятельный нью-йоркец и близкий приятель президента Теодора Рузвельта, опубликовал неожиданный евгенический труд, в котором доказывал преимущества представителей нордических (арийских) народов перед ненордическими. То есть раз баба Марта у нас славянка, я славянка, Леон славянин, Ты, сыночек, на пару со своим страшим братом Казичком, тоже по рождению славянин — то, по мнению этого Мэдисона Гранта, мы являемся «бесполезной, ничего не стоящей массой». И поскольку мы, сыночек, арийцами не были и никогда не станем — надо от нас на сквозняке времени как-то избавиться — повырезать, как паршивых, черных овец в стаде.

Грант своими бреднями многих эффективно заразил, например — несостоявшегося австрийского художника, который звался Адольф Гитлер, чему в сегодняшней перспективе, конечно, трудно удивляться. Адольф относился к бездарному учению Гранта как к Библии и твердо решил его идеи в жизнь воплотить. Перед этим он в безумии своем «Майн кампф» сочинил и там, на странице 118, воздал хвалу евгенике: «Людям физически или психически больным, а также ничего не стоящим нельзя обрекать на подобные страдания своих детей». Когда возник Третий рейх, только в течение первых трех лет было стерилизовано более 225 тысяч людей. Правая рука Гитлера, некий Генрих Гиммлер, глава СС, посвятивший свою жизнь повернутому на евгенике Гитлеру, в 1935 году на съезде НСДАП в Нюрнберге зачитал постановление «О защите германской крови и германской чести». Это постановление — не что иное, как перевод евгеники нестрашного американского чудака Мэдисона на язык концентрационных лагерей с крематориями и газовыми камерами. Твой отец, Леон, если по сути, из-за той евгеники и пострадал. А я в Гдыни из-за нее должна была с эсэсовцами полонезы танцевать. Потому, сыночек, когда я про эту евгенику-то слышу — так у меня уши широко-широко открываются, как будто с петель слететь хотят, в них начинает звучать Шопен и во всем теле образуется неприятное напряжение. Нормальные-то женщины полонез на выпускном вечере танцуют, такие ассоциации у них. А у меня, сыночек, нет. У меня и аттестата нету, и бала, значит, никакого не было и быть не могло.

А евгеника, пока не показала свое истинное лицо, была обворожительной недостижимой научной мечтой, которой соблазнились многие неглупые люди, не только ослепленные ненавистью нацисты. Например, в Англии известный писатель и уважаемый культурный деятель, Бернард Шоу, увлекался евгеникой и даже пропагандировал ее по-всякому в своих произведениях. Уж не знаю, стыдился ли он этого потом, но по всему, думаю — да, стыдился. И не только Англия обманулась «прогрессивностью» новой науки-евгеники. И в нашей любимой Польше посеяла она свои семена и вызвала замешательства в лучших головах. А под этими головами бились в груди прекрасные, чувствительные сердца — например, сердце Януша Корчака, ведь он тоже поддался обаянию евгеники. И даже стерилизацию поддерживал. К моему великому, сыночек, удивлению. А кроме Корчака — еще и Зеленски Тадеуш Камил Марчиян, более известный как Бой-Зеленский, польский педиатр, гинеколог, поэт и переводчик с французского, тоже говорил о кастрации «генетических банкротов». Я сама, сыночек, Бойя читать люблю, и ничего с этим не поделаешь. Впрочем, я опять ударилась в длинное отступление, за что прошу у Тебя, сыночек, прощения. Я же, собственно, все о гене Бога хочу Тебе рассказать, ибо это главное, что у меня сейчас на сердце-то лежит.

Информация, заложенная в очередности ступенек ДНК лестницы, была величайшей тайной Бога. Потому что все, видимо, от этой очередности зависит. Ступени во всех лестницах приблизительно одинаковые, исключая полиморфизм. Информация! И ничто другое. Информация, сыночек, она самая. Любовница Твоя, по которой Ты испытываешь страшный и неутолимый голод и без которой жизнь кажется Тебе пыткой. Информация, которая для Тебя теперь как наркотик для наркомана. Когда утром Ты встаешь, то прежде чем в сортир сходить, а потом в окно посмотреть — на небо, на солнце — и мою душу этим порадовать, Ты, сыночек, первым делом к компьютеру направляешься и информацию, как дозу свежего кокаина, употребляешь.

Информация в ДНК ловко закодирована. В генах. Человек представляет собой не что иное, как протеины, в чем Ты, сыночек, постоянно убеждаешь мир. Протеинами являются белки, протеинами являются энзимы, без которых не может состояться ни одна химическая реакция. Протеинами являются гормоны, которые сделали из Тебя парня, хотя я, признаться, после Казичка мечтала о девочке. Протеинами являются все эти маленькие реле в мозгу, которые называются нейромедиаторами — такие, как серотонин и допамин — и информируют мозг о том, к примеру, что человек находится в отчаянии.

Человек является протеином, и даже сам Бог, по всей видимости, тоже является протеином. Вслух об этом, правда, пока никто не осмеливается говорить, даже у нас в Аду. Каким именно Ты или Казичек будешь протеином — решает ДНК, которая соединяет мою и Леона ДНК в непонятном чуде наследования, и при этом каждый человек — это индивидуальный набор протеинов. Из одних протеинов состоял этот мерзавец Гесс, из других — наш Войтыла, а еще из других — мать Тереза, которая в Калькутте много добрых дел после себя оставила. И несмотря на это, у всех них — и у Гесса, и у Войтылы, и у матери Терезы — каждый протеин состоит из двадцати одних и тех же аминокислот, подробно рассматривать которые здесь я не буду по причине нехватки места. Всего только двадцать аминокислот себе Творец запланировал в замысле своем — скорей всего, по лени. Двадцать разных кирпичиков, из которых возникают всевозможные и многообразные здания, называемые протеинами. Это, в общем-то, не так и мало, если вспомнить, что латинский алфавит, например, состоит из 32 букв всего, а книг, ими написанных, может существовать бесчисленное количество. Какие кирпичи будут употребляться в строительстве — это решает очередность ступенек ДНК. И вот здесь и начинается божья магия манипулирования информацией. Три чередующихся основания ступенек ДНК кодируют конкретную аминокислоту. Например, ATG кодирует метионин, а ее палиндром (это если слово «унитаз» задом наперед прочитать — тоже будет палиндром) GTA — совсем другую аминокислоту, валин. Метионин и валин по сути своей такие же разные, как, например, скромный, спокойный и тихий Далай Лама и, к примеру, крикливый, дерзкий и мне лично неприятный Сильвио Берлускони, которого здесь, у нас, уже с нетерпением и ажиотажем ожидают женщины постарше и с тихим ужасом — молодые и несовершеннолетние. Группы ступенек на лестнице ДНК создают иногда цепочки — следующие друг за другом в определенной последовательности AT-GC-TA-CG. Каждое из этих сочетаний особенное, потому что каждый протеин создает свою святую троицу оснований. Короче говоря, троица эта и кодирует протеин. Такую цепочку, которая кодирует протеин, люди и назвали геном. Идет себе трубочист по растянутой лесенке ДНК, и время от времени на ступеньки генов ботинками наступает. В каком-то месте он вдруг ген пропускает, дальше по ступенькам поднимается и снова ставит ногу в ботинке на первую ступеньку следующего гена — например, на меланин, который отвечает за цвет кожи. Таких неожиданностей на пути трубочиста встретится около 35 тысяч — потому что люди в своей ДНК «всего» 35 тысяч генов имеют. Для многих хомо сапиенс этот факт стал унижающей их достоинство неожиданностью, ведь даже самый обычный сорняк арабидопсис Таля, резушка, имеет двадцать пять тысяч генов, хотя при этом не умеет, к примеру, лаять или мяукать. Люди хотят всего как можно больше — не только денег, власти, счастья, любовниц, привилегий — но и генов. Больше, чем у шимпанзе, чем у слона, чем у дельфина, чем у соседа с верхнего этажа, которых хоть и ездит на последней модели «Вольво», по лицу видать, что в его геноме генов меньше, чем в моем. Но это же неправда. Сосед с верхнего этажа, несмотря на «Вольво», имеет генов ровно столько, сколько и я, только его гены «незначительно» отличаются от моих — некоторые ступеньки в лесенке у него другие. У неродственников они повторяются редко — раз на тысячу. Если сосед не является моим кузеном — его геном содержит приблизительно три с половиной миллиона отличий от моего (три с половиной миллиарда ступенек, деленные на тысячу, — как раз получается три с половиной миллиона). Я отличаюсь от него в три с половиной миллиона раз. Для многих завистливых людей это может стать некоторым утешением. Хоть то радость, хотя и несколько преждевременная, потому что геном, скажем, детеныша обезьяны бонобо отличается от генома того же соседа, который на «Вольво» разъезжает и все новых девушек все более юных в нем катает, лишь тем, что сотая ступенька в его лесенке немного другая — отсюда опять же три с половиной миллиона различий. Трубочист под ботинками своими разницы бы никакой не почувствовал, вполне мог подумать, что топочет по геному обезьяны, а это был бы, к примеру, геном видного политика из Варшавы. Люди-то считают, что они от остальных живых существ и друг от друга отличаются. И хуже того — охотно верят, что они всех лучше, совершеннее. Лелеют ни на чем не основанное заблуждение, что Бог им особое внимание уделил при создании и в этой их ДНК закодировал послание в вечность. Доказать это утверждение невозможно, так что, по-видимому, придется смириться с тем, что Бог с матрицей работал, всех людей хотел сделать одинаковыми. Иногда, правда, может, от усталости, вполне объяснимой и естественной, или невнимания у Него получался полиморфизм. Эти отличия, что в среднем появляются раз на тысячу случаев — и называются полиморфизмом.