Очень часто возмездие лишь усиливает ненависть и насилие. 11 сентября 2001 года демонстрации и выражения сочувствия к Соединенным Штатам прошли по всему миру, включая Палестину и Иран. И кто знает, если бы вместо военного возмездия, власти США избрали бы ненасильственную и добрую стратегию, мы бы сейчас жили в намного лучшей ситуации. Вспомним совет Конфуция: хочешь укреплять себя – укрепляй и других. Унижать врага себе дороже. Тяжелые для Германии условия версальского договора, завершившего Первую мировую войну, помогли впоследствии Гитлеру прийти к власти. Со всеми народами необходимо обращаться так, как мы хотим, чтобы обращались с нашим собственным народом.

Сейчас много говорят: для улучшения международной обстановки нужен диалог. Однако что это будет за диалог? Сократический или агрессивный, в котором стороны пытаются унизить, победить и манипулировать? Готовы ли мы «освободить место для другого» или хотим лишь навязывать свою волю? В подлинном диалоге не обойтись без умения слушать . Сплошь и рядом одна сторона начинает излагать свое видение ситуации, а другая перебивает, возражает, затыкает рот, обвиняет во лжи и подтасовках. Однако, подобно любому мифу, такие рассказы часто отражают не столько исторические факты, сколько внутренний смысл событий. Всякий психоаналитик знает: рассказ о страдании, предательстве и жестокости выражает эмоциональную сторону случившегося, которая не менее важна для говорящего, чем сторона фактическая. Слушая «врага», следует обращать внимание не только на сами слова, но и на стоящую за ними боль. И, конечно, полезно отдавать себе отчет: если мы возьмемся рассказывать о тех же событиях, едва ли наш рассказ будет беспристрастной фактографией. Скорее всего, мы и сами не избежим эмоциональной окраски: на наши слова наложит отпечаток наше страдание.

Внимательно глядя в собственное сердце, мы начинаем видеть скорбь врага. Древние греки были народом воинственным, но понимали это. Одна из древнейших известных нам трагедий – «Персы» Эсхила. Она была представлена на празднике Диониса в 472 году до н. э., спустя восемь лет после поражения, которое афиняне нанесли персам в битве при Саламине. До этой победы персы огнем и мечом прошлись по Афинам: грабили и сжигали здания, уничтожили все прекрасные новые храмы на Акрополе. Тем не менее, в своей драме Эсхил предлагает аудитории плакать о персах, а на Саламин посмотреть с персидской точки зрения. Ксеркс, персидский военачальник, его мать Атосса и тень покойного персидского царя Дария, изображены с сочувствием и уважением. Все говорят об огромной скорби утраты, которая обнажила страх, таящийся за внешним благополучием в сердце человеческой жизни. В духе «Дао дэ цзин» Эсхил воздерживается от торжества и злорадства. Греция и Персия названы «двумя единокровными сестрами» «чудесной красоты».20 Однако Эсхил намекает, что Грецию и Персию также объединяет жажда власти. Дарий предостерегает против «кичливости» и признает: вторгнувшись в Грецию, он навлек беду на собственный народ, ибо нарушил установленные свыше границы своей империи.

…богатством собственным

Довольствуясь, не зарьтесь на чужой кусок.

Карает за гордыню карой грозною

Судья крутого нрава, беспощадный Зевс.21

Афины не менее виновны в гордыне и алчности. Некоторых афинян стало печалить нарушение их стороной Делосского союза, первоначально призванного сплотить греческие города-государства против персидской угрозы и развивать дружбу и братство между собой. Однако после Саламина Афины стали вторгаться в другие полисы и использовать военную добычу для финансирования дорогих строительных проектов.22 Эсхил ясно давал понять: его город не имеет морального права осуждать грехи врага.

В этом духе мы нуждаемся и в наши дни. За несколько столетий до Эсхила Гомер показал, что может случиться, если во время войны протянуть руку врагу. «Илиада», эпос VIII века до н. э., рассказывает о следующем эпизоде десятилетней войны греков с троянцами. Величайший греческий герой Ахилл ссорится с царем Агамемноном и в порыве эгоистического самолюбия отводит своих людей из битвы, укрываясь в шатре. В результате военная удача начинает сопутствовать троянцам, и в последующем сражении Гектор – лучший троянский воин и сын троянского царя – убивает Патрокла, близкого друга Ахилла. Ахилл едва не сходит с ума от чувства вины, горечи и ярости. Он вызывает Гектора на поединок, убивает его и страшно калечит труп, привязывая к колеснице и объезжая на этой колеснице вокруг Трои на глазах у родителей, которые смотрят с городских стен. Затем он отказывается выдать тело семье для погребения. Это означает, что тень Гектора никогда не найдет покоя.

Однажды ночью Приам приходит в греческий стан неузнанным. Он идет к шатру Ахилла. Товарищи Ахилла изумлены, видя троянского царя. Однако старец

…и Пелиду

В ноги упав, обымает колена и руки целует, —

Страшные руки, детей у него погубившие многих!23

Его унижение пробуждает в Ахилле горестные мысли о собственном отце. Он также начинает рыдать, «то отца вспоминая, то друга Патрокла».24 Он берет старца за руку и поднимает его, «тронут глубоко и белой главой, и брадой его белой».25 Осторожно и аккуратно передает он тело Гектора: как бы вес его не оказался слишком тяжелым для хрупкого Приама. И наконец, двое мужчин смотрят друг на друга в молчаливом трепете:

Долго Приам Дарданид удивлялся царю Ахиллесу,

Виду его и величеству: бога, казалось, он видит.

Царь Ахиллес удивлялся равно Дарданиду Приаму,

Смотря на образ почтенный и слушая старцевы речи.26

Среди смертельной войны общее страдание и скорбь помогли каждому из этих двух людей преодолеть ненависть и увидеть друг в друге священную тайну.

...

...

...

...

...

С объятиями Ахилла и Приама троянской войне не настал конец. На следующий день битва возобновилась и продолжалась, доколе прекрасный город Троя не был разрушен. У нас бывают вспышки прозрения, когда мы преодолеваем поглощенность собой, однако старые повадки то и дело возвращаются. Эпифания у Пенуэла была высшей точкой в жизни Иакова, однако он не удержался на этом уровне. Книга Бытия сообщает, что впоследствии он неоднократно вел себя эгоистично. Когда его дочь Дина была изнасилована, Иаков больше заботился о своей репутации среди окрестных жителей, чем о ее страдании. Вместо того чтобы относиться ко всем сыновьям с равной привязанностью, он сделал одного из них своим любимчиком, что едва не привело к роковым последствиям.