что ужасная опасность грозит всему городу, его жителям и всем беженцам, но голос любви заглушал все шепотки предосторожности и толкал меня, словно ветер гонит легкую лодку, на безрассудства. Мои старые воины, видевшие ужасы войны не понаслышке, НЕ ПРИВЫКЛИ СПОРИТЬ С КОМАНДИРАМИ, они привыкли лишь стойко сносить все ошибки и умирать.

Город, получив эти неприятные известия, загудел, как встревоженный улей и закипел, словно адский котел. Еле-еле удалось пресечь первые истерические выходки жителей, прежде всего, женщин, и не позволить им перерасти во всеобщую и массовую панику. Вереницы подвод и огромные толпы людей покидали город, который, как бы, осиротел без них, потеряв веселые детские голоса, задорный смех и катания детворы с ледяных горок возле крепостных стен.

Мадия, на удивление, стойко перенесла решение отца остаться в обреченном городе. Я был удивлен, когда однажды, забежав к ней после утренней молитвы, увидел ее примеряющей кольчугу. Прекрасная девушка-булгарка стояла в окружении молчаливых слуг и истошно верещавшей дворни, которая, слава Господу, сразу же притихла, едва я переступил порог горницы. Они низко поклонились и оставили нас наедине. Мадия с недоверием покосилась на дверь и, дождавшись ухода всех слуг, бросилась ко мне на шею.

– Успокойся, милая моя… – прошептал я и добавил, сам не веря своим словам. – Мы отстоим город! Сейчас зима, стены стали сплошной ледышкой – враг не приблизится к нему…

– О чем ты говоришь… – заплакала она и прижалась ко мне, стараясь найти утешение на моей груди. – Ты не видел, что они сотворили с Булгаром! А у него были каменные и высокие стены!..

– Перестань думать о плохом… – я с удивлением рассматривал девушку, одетую в кольчугу и мягкий войлочный чепец. – Ты такая красивая, словно амазонка…

– Отец сказал, что грешно бегать от судьбы… – она успокоилась, вытерла слезы и посмотрела мне в глаза. Её взгляд был полон спокойной решимости. – От судьбы, как ни старайся, а не убежишь… – она грустно вздохнула. – Видать, так Господу угодно, вот только я не пойму, для чего он послал мне тебя, а тебе меня? Чтобы помучиться напоследок?..

– Чтобы понять, какая прекрасная жизнь нас ждет впереди… – ответил я и сам удивился той наивной и безапелляционной глупости. О какой счастливой жизни могла идти речь, если я не был уверен, сможем ли мы дожить до конца недели.

Мадия подошла к постели и, порывшись в узлах, лежавших возле нее, вытащила какую-то безделушку и протянула мне.

– Возьми… – сказала она. – Это оберег, святая реликвия для нашего народа…

– Что это? – Удивленно спросил я, но взял маленькую золотую ладанку.

– Здесь частица дерева, из которого были сделаны носилки для Ковчега Завета… – Мадия прикоснулась к нему губами. – Он должен будет… – она решительно тряхнула головой и произнесла. – Он спасет тебя!..

Я молча наклонил голову и Мадия надела мне на шею ладанку, успев поцеловать своими нежными губами мой лоб. Приятная теплота и мягкость прикосновения одурманила мой мозг, закружила и унесла в мир грез, мечтаний и безбрежного спокойствия. Мне пришлось взять себя в руки, чтобы не сойти с ума от переизбытка чувств.

– Благодарю тебя, Мадия… – нежно прошептал я и хотел, было, поцеловать, но внезапно дверь в горницу без стука растворилась, и в нее буквально влетел ее встревоженный отец. Он увидел меня и, поначалу растерялся и даже удивился нежданному посетителю своей дочери.

– Бог в помощь… – растерянно произнес мне он и вопросительно посмотрел на Мадию. – Почему в столь ранний час я вижу у тебя гостей?..

– Отец! – Девушка растерялась и побледнела. – Я… мы…

– Не беспокойтесь, я принес вашей дочери кинжал… – я произнес первое, что взбрело мне на ум. – Знаете, такое время…

– Спасибо, Господь, да возблагодарит тебя за доброту князь… – отец слегка кивнул головой и поискал глазами кинжал, о котором я только что сказал. – Похвались же, Мадия, дорогим и практичным подарком…

Я, скрепя сердцем, снял с пояса совершенно новый кинжал в дорогих и красивых ножнах и протянул отцу девушки:

– Вот он, я еще не вручил его Мадии. Она, видите, еще даже кольчугу не надела до конца… – я кивнул головой в ее сторону и изобразил на своем лице снисходительную улыбку. – Я много читал и слышал рассказы об амазонках, но увидеть одну из них!..

Отец засмеялся, а я в душе облегченно вздохнул.

– Хорошее сравнение, клянусь, что давненько не слыхивал таких сладкоречивых и лестных сравнений, сказанных о моей дочери!

Я что-то невнятно пробубнил себе под нос и, пользуясь заминкой, извинился и покинул горницу. Вне себя от расстройства, я выбежал из дома и буквально нос к носу столкнулся с Иваном, назначенным мною начальником обороны города. Он был ужасно возбужден, его глаза буквально метали молнии, от которых шарахались в разные стороны воины и горожане.

– Слава Создателю! – Воскликнул он, едва увидев меня. – Новости у нас, хреновые и безобразные новости… – он стал сумрачнее вечернего предгрозового неба. – Если сегодня к ночи не начнется пурга, монголы наверняка отыщут следы ушедших в леса жителей! А это бабы, детишки, да старики! Боюсь, как бы не набезобразничали эти аспиды, прости Господи мою душу…

Я поднял голову и посмотрел на небо, втянул, словно волк, колкий зимний воздух.

– Даже не знаю… – ответил я. – Может, нам всадников с метелками отправить…

– Да ты в своем ли уме, князюшка… – Иван был несказанно удивлен моими речами. Он кулем сел на лавку, стоявшую возле дома и, набрав в пригоршню снег, обтер им лицо. – Господи, что же любовь окаянная с людьми делает… – он сокрушенно покачал головой, вздохнул и плюнул на снег. – Вернись ты к миру, князь! Твой отец уехал в столицу! А ее больше нет. Только ты, а никто иной, будешь защищать город, в котором жили твои предки, и где будут резвиться твои потомки! Может быть, если свезет. Возьми себя в руки…

Последние слова, сказанные им тихим и спокойным тоном, отрезвили меня, подействовав лучше, чем хороший удар по морде. Я наклонился, набрал снега и окунул в него лицо. Свежесть и колкость снежинок быстро возвращали меня к действительности.

– Надо послать к старому Петру… – предложил я Ивану. – После Калки его ноги чуют за версту любые перемены погоды…

Иван снял с головы шлем, стащил войлочную подшлемную шапочку и, почесав затылок, довольно крякнул и весело подмигнул мне.

– А ведь это мысль! – Крикнул он, поднялся и обнял меня, буквально раздавив в своих железных объятьях. – Кому же, как не Петру-калеке учуять метель или