Французы были в России неделю, но никак не могли приступить к работе, потому что пили. Водку.

Вначале в ресторанах.

Потом в банях.

Потом просто в гостях.

— А когда мы начнем работать? — то и дело интересовались французы.

— Работа не волк... — отвечали пословицей русские милиционеры. И разливали водку.

— Нет, нет, мы больше не будем. Мы больше не можем, — отнекивались французы.

— Будете, — уверяли их милиционеры. — За Париж — будете!

И поднимали стаканы.

— За столицу мира — за Париж! Чтоб он тыщу лет стоял!

За Париж не пить было нельзя. В особенности французским подданным. И французы вздыхали и пили...

На следующий день у них ужасно болела голова, но им предлагали испытанное народное средство. И... И все начиналось сначала. Русские подполковники, полковники и даже генералы рассказывали коллегам, как они обожают Францию и терпеть не могут Россию, предлагали вечную дружбу, лезли целоваться и обниматься и обещали разбиться в лепешку, чтобы сделать для новых друзей что-нибудь хорошее.

Но на рабочем месте те же клявшиеся в любви до гроба подполковники и полковники прятали от своих вчерашних собутыльников глаза, сетовали на заевшую их вконец бюрократию, зачитывали параграфы служебных инструкций и кивали на вышестоящее начальство. Вышестоящее начальство, тоже вчера лобызавшееся с французами и предлагавшее им свою помощь, а если понадобится, то и жизнь, ссылалось на свое начальство и на засилье в стране бюрократии.

Но новым вечером все те же подполковники и полковники тащили французов в гости, пили с ними на брудершафт и обещали как не фиг делать решить все их проблемы.

Понять столь разительную между днем и вечером разницу французы не могли.

— Вы поймите, у нас так дела не делаются, — сколько раз объяснял им Старков.

— А как делаются?

— Вот так делаются, — многозначительно потирал Старков палец о палец.

— Но это служебное преступление! — возражали французы. — Они потеряют все — работу, положение в обществе, пенсии, самоуважение.

— У вас, может, и потеряют, а у нас только приобретут. Вы поймите, платят милиции мало, меньше, чем им нужно...

— Мало? — поражались французы, вспоминая гекалитры употребленной за последнюю неделю водки, которые суммарно стоили, наверное, как новая машина.

— Так ведь у них и расходы! — возражал Старков, щелкая себя указательным пальцем по шее.

— О да! — закатывали глаза французы.

И доставали франки...

— Да вы что! — возмущались полковники и генералы. — Русские милиционеры денег не берут! Тут уже терялся Старков.

— Вот если бы вы приняли летом нас в гости...

— Какой разговор!.. — радостно улыбались французы.

— С женами, детьми, тещей, зятем и семьей брата. Ну... может быть...

— За счет принимающей стороны. Ну а если бы вы подарили нам какую-нибудь ненужную вам бытовую технику, ну там видеомагнитофоны, стиральные машины, автомобиль, хорошо бы микроавтобус не старше позапрошлого года...

Улыбки на устах французов застывали болезненной гримасой.

— А может, они лучше деньгами возьмут? — тихо просили они Старкова.

— Вы же слышали, — разводил руками Старков. — Русские милиционеры денег не берут. Французы вздыхали и соглашались.

— Ну вот и замечательно...

После чего милицейские сейфы распахивались, как пещера Али-Бабы после произнесения сказочного пароля.

— Это дело на Агрономической, — открывали милиционеры первую страницу первого тома. — Снимайте, снимайте, не бойтесь.

Французы включали видеокамеры, проходя по фотографиям потерпевших. Материал был хороший, но черно-белый.

— А видеозаписей у вас случайно нет? — робко спрашивали французские журналисты.

— Как не быть, конечно, есть. Вы что думаете, мы тут лаптем щи хлебаем? У нас все как у вас!

Из сейфа извлекались заветные кассеты. Но в руки не отдавались.

— А вот говорят, у вас во Франции компьютеры дешевые? — интересовались милиционеры, тасуя кассеты.

— Ну не такие уж дешевые, не так, как, например, на Тайване, — разочаровывали их французы.

Милиционеры вздыхали и засовывали кассеты обратно в сейф.

— Но у нас совершенно случайно есть несколько абсолютно ненужных нам ноутбуков, — заверяли их быстро усвоившие, как нужно разговаривать с русскими милиционерами, французы.

Кассеты вынимались обратно.

И просматривались.

— Этих тоже он? — спрашивали французы.

— Тоже...

— А этих?

— И этих.

— И вон тех тоже...

Французы были поражены масштабами деяний Иванова. Любая наугад взятая кассета была полна простреленных голов и свернутых шей.

— Это еще что, — усмехались милиционеры. — Это так — цветочки. Вы еще не видели поселка Федоровка.

В поселке Федоровка были ягодки. В поселке Федоровка милицейский оператор отдельные трупы не снимал — он снимал панораму поля битвы. Камера шла по помещению, переползая с жертвы на жертву, практически без паузы. Трупы лежали внавал, друг на друге, поперек друг друга, параллельно друг другу, по двое, по трое и горками, как при массовом расстреле.

— Это он их всех? — не веря своим глазам, спросили французы.

— Ага, он! — подтвердили милиционеры.

— Ой! — сказали французы.

И поняли, что Париж отделался легко.

— Может, вам еще чего-нибудь подкинуть? — предложили расщедрившиеся милиционеры. — Из расчленении или особо тяжких извращений?

— Нет, нет, не надо! — запротестовали французы. — Нам довольно, с нас хватит...

Исходного материала было более чем достаточно. Для десяти фильмов ужасов достаточно. Осталось разбавить кошмар тихой беседой. Героя долго искать не пришлось.

— Вас действительно называют русский Шерлок Холмс? — спросили французы Старкова.

— Ну не то чтобы Шерлок Холмс... — скромно потупил глаза Старков.

— Расскажите, пожалуйста, что вы знаете об Иванове?

Старков хорошенько прокашлялся.

— Было хмурое осеннее утро, — уже привычно, хорошо поставленным голосом начал он свой рассказ. — Казалось, природа плачет. Смутные предчувствия терзали меня. И тут вдруг прозвучал резкий, как выстрел, звонок телефона! Когда я услышал его, я понял, что сегодня произойдет нечто ужасное!..

— Каким образом поняли? — поинтересовались французы.

— Не сбивайте меня, пожалуйста, — попросил Старков. — Я знаю, как надо рассказывать об Иванове. Я уже много раз рассказывал, и все были довольны.