Старик хитро прищурился:

– Нерсе?

– Я говорю – тебя, часом, не Трафаретом кличут?

– Кем ул? А кто это?

– Ты мне голову не морочь, Трафарет! Старый ты долбежник. Ты ж явно не из простых нариков, я вижу!

Салман вздохнул сокрушенно и цокнул языком. Что у них это означает? Сожаление? Отрицание? Выглядело как: «Извини, брат. Ошибся ты».

– Стар я… – туманно повторил старик. – Слаб. Был Достоевским. Давно. Сейчас силы уже не те. Другие дербанят.

– Ты о чем вообще?

Черт, как кружится голова!

– А ты о чем? Какой-такой трафарет? Зачем трафарет? Белмим. Не знаю ничего.

Врет?

А что, если… пощупать на вшивость?

– Слушай, Салман, а это вообще, чья квартира? Папы твоего?

Старик снова всосал в себя порцию ядовитого дыма.

– Угу.

– А папа кто? Архитектор?

– Умер.

И облако нимбом вокруг растаманки.

– Я спрашиваю, при жизни он кем был? Архитектором?

– Строителем, – вдруг известил меня Салман совершенно будничным тоном. – Начальником УИРа. Знаешь, что это за буквы?

– Еще бы…

– Да ты, парень, проверяешь меня, никак? Вру я или нет? Так?

– С чего ты взял?

– Э-э! Живу долго. А ты умный мальчишка! С виду и не скажешь. Хочешь к нам в «семью»? Нам такие умные нужны.

– Наркоманить?

– Совсем не обязательно. Захочешь – вмажешься, не захочешь – никто насильно впихивать не будет.

– Впихивать, – проворчал я, передразнивая деда. – Зачем я вам? Для красоты? Для престижу?

– Шляпу у меня кто-то ворует, – вдруг посерьезнел старик. – Я даже почти знаю кто. А заниматься лень. Помощь нужна…

«Глуши шляпу!»

Сговорились, что ли?

– У тебя на голове твоя шляпа! Эфиопская. Если хочешь, прикрути к макушке шурупом, чтоб не украли. На веки вечные. Только… я же говорю, наркоманы столько не живут!

– А я и не живу, – услышал я из клубов дыма. – И ты тоже… не живешь. Тебя вообще здесь нет. Вон тот, белобрысый, есть. А ты… ты мне только кажешься. Ты мертвый. Чужой. Не отсюда. Чур! Чур тебя! Чур меня!

Я попятился.

Сашка, так просто молча развернулся без лишних рефлексий да загрохотал вниз по лестнице. А я медленно задом нащупывал ногой каждую ступеньку.

– Чур! Чур меня! Каргыш! – неслось мне вслед. – Исчезни! Нет тебя! Шайтан!

Глюки пошли у старого! Что этому деду примерещилось?

То, что я – это… не совсем я? Или почувствовал старый своим расширенным сознанием, своим наркомановским шестым чувством все мои замысловатые отношения со временем?

Сверху что-то с грохотом обрушилось на пол.

Или кто-то…

А я, не заметив, как пролетел оставшиеся метры до дверей, пулей выскочил из прокуренной квартиры. Сашки в коридоре уже не было, надо думать – встречу его около подъезда. Ну что, Саша План, увидел живого наркомана? Понравилось? Что ж ты так ретировался по-быстрому?

Я медленно пошел на выход.

Мужик в наколках с первого этажа, приоткрыв дверь своей квартиры, внимательно наблюдал за моими перемещениями. Я показал ему «викторию» двумя пальцами – мужик юркнул в родную норку. А они тут чтут соседей!

Сашка стоял у крыльца на улице и нервно курил свою «Ватру».

Подойдя к нему, я вдруг обнаружил, что мой нечаянный товарищ по курсовой работе, завзятый пропагандист романтики наркозависящих дружин и просто веселый и самодостаточный парень… дрожит!

Крупной лошадиной дрожью.

Всем телом.

Ну и ну!

А с Марьяной мы все-таки познакомились.

Правда, на следующий день. И не в ее домашнем укрепрайоне, а на рабочем месте. В архиве, куда нас привела милейшая Елена Федоровна, заведующая какой-то, так и не выясненной нами группой.

На этот раз, в отличие от прошлого, инициатором похода в «Югрыбу» стал именно я – Сашка был тих, молчалив и подавлен вчерашними событиями. Не похож на себя. Хотя… а что, собственно, такого произошло? Ну встретили мы полусумасшедшего деда. Ну оказался дед наркоманом с огромным стажем. Ну и что? Не выдержал Шурик суровой реальности? Испугался джинна, которого сам же и раздраконил своими байками, – целых четыре года трепался, пока учились в технаре? А джинн взял да и выглянул из задымленной пещерки своей волшебной лампы. И оказался… коричневым и лысым. Как страшно!

Бойся своих желаний – они ненароком могут и сбыться.

Но бог с ним, с Сашкой.

О Марьяне.

Архивариусом оказалась тихая интеллигентная женщина лет тридцати. Сережки у нее красивые. Сама ухоженная. Ни за что не скажешь, что наркоманка! Бледненькая только. И глазки бегают, но это от того, что узнала нас, хоть и виду не подала.

А интересно, как она вчера отмазалась от «скорой помощи» и милицейского наряда? Не открыла дверь? Или прикинулась больной, страдающей манией преследования? Тогда почему сегодня на работе, а не в камере с мягкими стенами?

Любопытно.

А кавалерия? Те, что со свистками и в портупее. Смогли вынести дверь укрепленной по всем правилам квартиры? Или кишка оказалась тонка у представителей власти? И спросить не у кого. Не станешь же в лоб интересоваться у самой Марьяны о деталях вчерашнего веселого вечера? Спасибо, что хоть нужный нам чертеж старательно ищет в пыльниках архива.

Хотя… кое-что я все же у нее выясню.

– Марьяна, а вы что-нибудь слышали про кооператив трафаретчиков?

Она задумалась.

Потом, не прекращая листать очередную реестровую книгу, неуверенно покачала головой.

– Кажется, нет. Не могу вспомнить. Странное словосочетание – «Кооператив трафаретчиков». Если б, скажем, «профсоюз»…

– …то что? Какая разница?

– Просто у мужа на заводе есть люди, которые работают с трафаретами: номера ставят, надписи на деталях набора. Кто-то же эти трафареты вырезает? И набивает потом краской. Не сами же корпусники? Если есть трафаретчики, почему бы им и в профсоюз не объединиться?

Логично. Но… кажется не совсем то, что я ищу.

– А что за «набор»? – рассеянно спросил я. – Ну… на деталях которого ставят надписи трафаретом?

Женщина, чуть улыбнувшись, покачала головой:

– А вы, Виктор, наверное, не отличник? В этом вашем… судостроительном техникуме?

– Почему же? – возмутился я. – На красный диплом иду!