— Вам кажется, что вы могли сделать больше, я понимаю, — сказала женщина-Мерседес печально и тепло, как если бы пыталась образумить сына. — Но вы напрасно себя вините. Ну правда, напрасно. У вас не было ни ресурсов, ни квалификации, и давайте честно — в таких условиях даже специалист вряд ли бы справился, а вы ведь, кажется, ветеринар? А, нет, простите, я забыла, вы зубной врач.

Очередь едва заметно дрогнула и самую малость обмякла, прислушиваясь.

— Это не пломба, не отбеливание зубов, — продолжила женщина-Мерседес уже громче, хотя все так же ласково, по-матерински. — Ну что вы могли, серьезная травма с угрозой для жизни, тут нужен был хирург, конечно, или парамедик хотя бы, профессиональная помощь. Но другим вы все-таки можете быть полезны, поэтому я еще раз предлагаю — давайте подумаем, как это организовать. Самое главное — правильно расставить приоритеты.

Щуплый стоматолог стоял перед ней — красный, растрепанный, со сжатыми кулаками, как школьник, которого за ухо выдернули из драки. Он даже как будто сделался еще ниже ростом и трясся так, что старлей отвернулся, лишь бы не видеть, как бедняга сейчас начнет оправдываться и мямлить, разревется, а то и, не дай бог, хлопнется в обморок, потому что гребаная стерва за пять минут все перевернула, вообще непонятно — как, и снова оказалась сверху.

Доктор шумно втянул носом воздух. Разревется, понял старлей, не глядя. Баба из Мерседеса великодушно молчала, готовая принять капитуляцию; лицо у нее было спокойное и сытое, как будто ее крошечный оппонент уже был проглочен и наполовину переварен.

— Так, ну зубной, не зубной, какой есть, — сказала тетка в бирюзовых кроксах и еще раз пихнула лейтенанта локтем, отодвинула в сторону. — Врач и врач, учился же в институте. Люди стоят ждут вообще-то. Жара какая, у кого давление, у кого что. Сердечников сколько. Уколы ставить умеете? Шприцы принесут сейчас. Таблеток вон целая коробка, зря мы бегали, что ли.

— Конечно, не зря, — уверенно начала женщина-Мерседес. — Мы здесь за тем и собрались, чтобы понять, кому какие нужны лекарства, и распределить справедливо, по списку, чтобы хватило всем, — сказала она, повышая голос, и приготовилась говорить дальше, но краткая реплика тетки в кроксах произвела на очередь какое-то неожиданно мощное, необратимое впечатление.

— А нам до завтра тут, что ли, теперь стоять? — сказал кто-то.

— Опять завели тягомотину, сколько можно! — подхватили сзади.

— Давайте как-то начнем с тех, кто пришел уже. Не все, между прочим, могут ждать, у меня сто девяносто на сто вчера было, а сегодня вообще не знаю...

— Слушайте, а можно побыстрее как-нибудь? Женщина, да отойдите вы, ну что вы ему мешаете!

— Вы знаете, что я права, — ясным глубоким голосом сказала женщина-Мерседес поверх бурлящей очереди, обращаясь к доктору. — Нельзя устроить фельдшерский пункт для избранных только потому, что они в соседних машинах, а про остальных просто забыть. Разве не надо сначала осмотреть всех? Собрать информацию не надо, по-вашему? На той стороне тоже наверняка есть люди, которым срочно нужна помощь. Вы же не хотите, чтобы у нас тут умер кто-нибудь еще, правда?

— Я не хочу с вами разговаривать, — с трудом произнес доктор. — Я не буду! С вами! Разговаривать! — повторил он, и зажмурился, и бессильно топнул ногой.

В обморок хлопнется, уверился старлей и расстроился, потому что целых десять минут уже тайно болел за доктора.

Но хлопнулся не доктор. Молодая беременная с сережкой в носу, про которую все давно позабыли, вдруг закрыла рот ладонью, закатила глаза и начала сползать по стене вниз.

— Упадет сейчас, ой! — крикнули сзади.

Доктор бросился к ней, подхватил под локоть и потащил к складному стульчику.

— Ничего, — говорил он, — ничего-ничего, это жара. Просто жара, не волнуйтесь, сейчас все будет хорошо, вы посидите, я вас послушаю... Воды дайте кто-нибудь, быстро!

Тут же нашлась бутылка «Святого источника», ее передали над головами и всунули доктору в нетерпеливо протянутую руку.

— И отойдите все, ей нужен воздух! — приказал он сердито.

— Ну, чего ждем? — подхватила суровая тетка в кроксах. — Давайте-ка в сторонку, давайте-давайте!

Очередь послушно задвигалась, расступаясь.

— А вам особое, что ль, приглашение надо? — спросила тетка и непочтительно дернула женщину-Мерседес за синий рукав пиджака. — Все, кончился концерт. Стоит тут командует, цаца, работать не дает человеку. Девчонку чуть не уморили из-за нее, рожать сейчас начнет, ты, что ли, роды принимать будешь?

— Да ей все равно! — поддержали ее. — Столько времени потеряли, а у меня давление сто девяносто на сто!

— Мешать врачу, и не стыдно!..

— Есть телефон у кого-нибудь? В интернете ее надо выложить.

— Да чего там этот ваш интернет, жалобу написать просто коллективную, и всё. Их теперь увольняют за такое, между прочим.

— Как там девочка, рожает, что ли, правда? Господи...

Оглушенный старлей, которому унижение начальства наблюдать приходилось нечасто и потому доставило острейшую, почти неприличную радость, начал с восторгом прикидывать, как вернется сейчас в машину и развяжет шнурки. Он забыл сейчас даже про нимфу и в эту восхитительную минуту мечтал об одном — снять горячие ненавистные ботинки, а потом откинуть сиденье и спать. Спать часа три или пять, пока не откроются чертовы гермодвери. Баба из Мерседеса была низложена, желтый старик далеко, а больше он никого слушать был не обязан.

Он даже начал потихоньку пробираться на выход, но тут молодая беременная отпихнула бутылку с водой, которую совал ей доктор, опустила голову между коленей, и ее стошнило на асфальт.

— Не надо мне воду, — сказала она с отвращением и содрогнулась от нового спазма, закрыла рот рукой. — Запах какой ужасный, не могу прямо.

И запах действительно сразу стал очевиден. Проникающий сквозь пары бензина и разлитого масла, неправильный, гадкий. Плотский.

Доктор еще суетился и бормотал, заново хрустел манжетой своего трофейного тонометра, но все это не имело уже никакого смысла. Женщина-Мерседес вздернула голову и звучно принюхалась, раздувая ноздри, как большая гончая собака, а потом вытащила из кармана платок и прижала к лицу.

— Прямо за этой решеткой — три мертвых тела, — сказала она торжественно, указывая на изуродованный Фольксваген. — Которые лежат там уже одиннадцать часов. При такой температуре очень скоро оставаться здесь станет невозможно. Более того — опасно! И никакая вентиляция нам не поможет. Вы согласны со мной, доктор?

Маленький стоматолог вытащил из ушей фонендоскоп, нагнулся и аккуратно положил его в коробку.

— Доктор! — повторила женщина-Мерседес. Голос ее из-под платка гремел, как будто кусок хлопка не приглушал, а наоборот, усиливал его. — Я права?

Он кивнул — неохотно, молча, и красные пятна снова поползли у него вверх по шее, к щекам.

Сука, с тоской подумал старлей. Что ж за сука такая.

— Надо всё отложить, — сказала сука безо всякой уже торжественности, скучным голосом, потому что наконец победила, теперь точно. — И как можно скорее эвакуировать отсюда людей.

— Это куда же? — хмуро спросила тетка в бирюзовых кроксах. — У нас вообще-то и машины тут, и всё.

Женщина-Мерседес отняла платок от лица и улыбнулась.

— Мы переставим ваши машины, — сказала она. — Все машины. На той стороне много свободного места, и мы заставим их сдать назад. Но чтобы быстро