соперница принца Сабуро на стихотворном поприще, не вышедшая за него замуж только потому, что проиграла жениху в поэтическом соревновании. Она, умевшая слагать стихи на родном, языке сиддхов, ракшасов, суккуб, призраков, пиратов Юга, оказывалась незаменимой в деле, когда становилось необходимым избавиться от назойливого ухажера. Кадомацу, конечно, могла и сама сложить к случаю многозначную или дразнительную танку, но была ленива в этом деле, сама считая изящные искусства своей слабой стороной, и предпочитая кисти — катану.

Анусико, только войдя, и, не доверяя Афсане, только что доложившей, что в комнате «чисто», сама проверила каждый угол и стенной шкаф, вызвав своим нарочитым усердием улыбки у фрейлин и принцессы. Остановившись у токонома, она стала мучительно морщить лоб, будто пытаясь что-то вспомнить, и, наконец, обратилась к хозяйке:

— Знаешь, мне кажется, вы всё-таки что-то забыли в крепости.

— Что? — такая суетливая забота всё больше и больше смешила принцессу.

— «Сосновую ветку»! — выдохнула суккуба, немного неправильно ставя ударения.

— Не знаю, мне кажется, здесь сосновых веток достаточно, — прикрывая смеющийся рот рукавом, влезла в разговор У-дайнагон, указав другой рукой на новогодние украшения.

— Да нет же, я про меч говорю!

— Полно тебе, милая, здесь-то он мне зачем? — «Сосновой Веткой» звался любимый меч принцессы, с которым её даже изображали на картинах.

— А вдруг Сэнсей приползёт?!

— Ну и пошлю тогда кого-нибудь слетать... — она равнодушно сняла потерявший свой нарядный вид церемониальный шлейф, и бросила служанкам.

— Я могу, госпожа! — неожиданно чуть ли не крикнула молчавшая до сих пор Афсане.

Кадомацу удивлённо оглянулась на самую изящную из суккуб-сестрёнок:

— Ты? А ты сквозь сетку-то пролезешь?

— Это Азер застревает, а не я, пошлите, пожалуйста! — её серые глаза вспыхнули огнём надежды.

— А не боишься? Там ведь сейчас метель, сдует насовсем.

— Я — ваш самурай госпожа! Мне нельзя бояться! А если там метель, я остальную часть пути пешком пройду — пешком не сдует.

— Ну, тогда ладно, раз сама хочешь... — Афсане подскочила, направляясь к двери, и принцесса крикнула ей уже в след: — Стой! Не надо пешком. Там же авария, пошлют летучую лодку. Попросись к ним. А если к обратной дороге метель не стихнет — возьми коня.

— Не жалко, что на пир не попадёшь?

— Нет, госпожа. Я рада буду встретить Новый Год в «Разрушителе Гор»! — и счастливая, скрылась за скрипнувшей в пазах дверью. У-дайногон, незамеченная, что-то считала, шепча и загибая пальцы.

— Ну вот, Анусико... почему она единственная из твоих сестёр зовёт меня «госпожой», а не по имени?! Как старушку... И вообще, что это она такая радостная в Иваоропенерег поспешила?..

— Кадомацу-тян, — со вздохом произнесла У-дайнагон: — И только ты. Понять не можешь эту тайну! «А вам такие письма пишут»! — как стих, с выражением сказала она.

— Да, кстати, письма, — девушка снова обернулась к Ануш: — Дверь заперли? — и когда раздался явственный щелчок замка, неловко сдёрнув с себя пояс, выскользнула из парадных одежд, оставшись в одной кружевной женской сбруе даэнской работы — потянулась, подставляя кожу тёплому воздуху от жаровни и ласковому дневному свету.

— Теперь можешь читать.

— Ну... да... слушать любовные признания в неглиже — этого у нас ещё не было, — хихикнула в ладошку зардевшаяся У-дайнагон.

— Плевать! Не скоропись же я им рассылаю. А для каллиграфии одежда не обязательна. Крылья размять надо.

— Замуж выдать тебя надо, дурочку этакую, — покачала головой строгая фрейлина.

— Чего?! — но У-дайнагон уже скрыла своё лицо в ворохе писем, и только красные уши и сдержанное фырканье выдавали смешки: — Ладно, считай, что ничего не слышала, можешь начинать, — она неосторожно махнула крыльями, чуть не создав катастрофу на столике у поэтессы: — Извини.

Фрейлина разложила разноцветные листки бумаги веером.

— Сегодня у них фантазии мало, в основном один плагиат, я почти на все уже соответствующе заслугам ответила, вот, только одно интересное, от молодого Кариямы, послушаете, Ваше Высочество?

— Валяй! — Её Высочество уже растеряло свою храбрость ходить неглиже, и, сделав, для сохранения солидности пару гимнастических упражнений, уже запахивалось в халат.

— «Как нет на небосклоне мест,

Где не сверкала бы для нас,

Пусть и незримая для глаз звезда.

Так не было и дня в разлуке,

Когда бы я не думал о тебе».

Принцесса прикрыла глаза и усмехнулась. Что-то было трогательное в этом наивном крике души, хотя, тут и чувствовалась рука У-дайнагон, (не чуралась чуток подправить слог, или заменить метафору, порой откровенно сводничая), но... тысяча проклятий, придётся всё-таки отвечать!

— Мацуко? — раздался вкрадчивый голос фрейлины: — Отвечать будешь сама? Я думаю, что лучше всего б подошло: «Я горянка, встречаю рассвет...»

— Нет-нет-нет! — принцесса замахала на неё руками, одновременно пытаясь вызвать в памяти нужные строчки. В-вот, слушай:

«Когда при свете дня

Узор не виден звёзд полночных.

Так же и я —

В сиянии своей, большой мечты

Твоих не замечаю грёз».

У-дайнагон первая подала голос после минуты общего молчания:

— Сердца у тебя нет, Мацу-тян. Хотя, стиль исполнения на высоте. Смягчил бы, если бы ты читала лично. А это — письмо.

Кадомацу в упор не заметила сарказма:

— Ты раз двадцать на дню магические мантры поучи, не то что стихотворения — таблицы умножения с выражением читать