Страйку никогда раньше не доводилось вращаться в кругу тех, кто обедает в «Чиприани». Шагая по Дэвис-стрит под теплыми лучами солнца, которые пригревали ему спину и золотили показавшееся впереди красно-кирпичное здание, он подумал, что, чего доброго, может столкнуться здесь с кем-нибудь из своих сводных братьев или сестер. Заведения типа ресторана «Чиприани» были неотъемлемой частью повседневной жизни законных детей его отца. В последний раз трое из них дали о себе знать, когда Страйк лежал в бирмингемском госпитале «Селли-Оук», где проходил курс восстановительной терапии. Габби и Данни сообща прислали цветы; Эл однажды приехал его навестить и преувеличенно громко хохотал, избегая смотреть в изножье койки. Потом Шарлотта передразнивала гогот и содрогание Эла. Выходило очень похоже. Кто бы мог подумать, что такая красивая девушка умеет смешить, но у нее это здорово получалось.

В ресторанном зале, оформленном в стиле ар-деко, он увидел стулья и стойку теплого, тщательно отполированного дерева, нежно-желтые скатерти на круглых столиках и официантов в белоснежных куртках и при «бабочках». Среди оживленно болтающих, позвякивающих столовыми приборами посетителей Страйк без труда нашел взглядом своего клиента — тот сидел за столиком для четверых, причем, к удивлению Страйка, в компании сразу двух женщин: у обеих были длинные блестящие каштановые волосы. На кроличьей физиономии Бристоу читалось желание угодить, а может, и успокоить.

Завидев Страйка, адвокат вскочил и представил его Тэнзи Бестиги, которая протянула ему тонкую холодную руку, а потом и ее сестре, Урсуле Мей, — та и вовсе не удостоила его своим вниманием. Пока официант уточнял заказы напитков и раздавал меню, Бристоу нервничал и без умолку говорил, а сестры изучали Страйка откровенно критическими взглядами, какие позволяют себе только представители определенного класса.

Безупречно лощеные, как две вынутые из прозрачных коробок большие куклы, загорелые, с каким-то восковым блеском кожи, узкобедрые, в тугих джинсах, они были стройными, как положено богатым, и носили длинные, идеально гладкие волосы на прямой пробор.

Когда Страйк в конце концов оторвался от меню, Тэнзи без предисловий поинтересовалась:

— Вы и в самом деле, — она произнесла «в самм деле», — сын Джонни Рокби?

— Если верить тесту на отцовство, — ответил он.

Она, похоже, не поняла, считать это шуткой или грубостью. Ее темные глаза были посажены чуть ближе, чем хотелось бы; ботокс и контурная пластика не могли замаскировать капризное, раздраженное выражение лица.

— Послушайте, я уже сказала Джону, — резко начала она, — что не потерплю новой огласки, это понятно? Охотно расскажу обо всем, что слышала, чтобы вы доказали мою правоту, но запрещаю вам где бы то ни было упоминать нашу встречу.

Расстегнутый ворот тонкой шелковой блузы открывал кожу цвета жженого сахара, которая обтягивала костлявую грудину, создавая неприятное впечатление бугристости, но при этом из узкой грудной клетки торчали округлые, крепкие груди, как будто позаимствованные на один день у красотки посочнее.

— Мы могли бы найти более укромное место, — заметил Страйк.

— Здесь тоже неплохо: вас никто не знает. Вы совсем не похожи на своего отца, верно? Прошлым летом нас с ним познакомили у Элтона. Фредди тоже там был. Вы часто видитесь с Джонни?

— За всю жизнь — два раза, — ответил Страйк.

— О, — только и сказала Тэнзи.

В этой односложной реплике смешались удивление и надменность.

У Шарлотты были в точности такие же подруги: прилизанные, образованные, дорого одетые, они не могли понять ее привязанности к огромному, потрепанному Страйку. Не один год он наталкивался — и по телефону, и лицом к лицу — на их манерный говор, на рассказы о мужьях — биржевых маклерах и на колючую непроницаемость, какую не могла изобразить даже Шарлотта.

— Я считаю, ей вообще не следовало с вами встречаться, — вклинилась Урсула. Таким тоном она могла бы обратиться к официанту, который, сбросив фартук, без приглашения плюхнулся бы к ним за стол. — Я считаю, ты совершаешь большую ошибку, Тэнз.

— Урсула, Тэнзи всего лишь… — начал Бристоу.

— Это мое личное дело, — бросила Тэнзи сестре, как будто Бристоу был пустым местом. — Я только собираюсь рассказать о том, что слышала, вот и все. Сугубо конфиденциально. Джон обещал.

По всей видимости, Страйк и для нее был из разряда домашней прислуги. Его раздосадовал даже не столько тон собеседниц, сколько тот факт, что Бристоу без его ведома раздает какие-то гарантии свидетелям. Мыслимо ли сохранить в тайне показания Тэнзи, которые могут быть получены от нее одной?

Несколько мгновений все четверо молча изучали выбор блюд. Урсула первой опустила свое меню на стол. Она уже прикончила один бокал вина и приступила ко второму, беспокойно обводя глазами зал и лишь мимолетно задержав взгляд на блондинке королевских кровей.

— Здесь раньше собиралась самая шикарная публика, даже в дневное время. А Киприана вечно тянет в этот чертов «Уилтонс», где сидят мумии в костюмах…

— Киприан — это ваш муж, миссис Мей? — спросил Страйк.

Он прикинул, что сможет ее уколоть, перейдя невидимую, с ее точки зрения, границу; дамочка явно не считала, что Страйк, сев с ними за один столик, получил право обращаться к ней с вопросами. Она нахмурилась, и Бристоу поспешил заполнить неловкую паузу:

— Да, муж Урсулы — Киприан Мей, один из совладельцев нашей фирмы.

— Поэтому мне полагается семейная скидка при оплате бракоразводного процесса, — с чуть ироничной усмешкой заметила Тэнзи.

— Ее бывший сорвется с катушек, если она опять выставит их жизнь напоказ, — сказала Урсула, сверля Страйка темными глазами. — Они пытаются достичь соглашения. Если разгорится новый скандал, это серьезно повлияет на решение вопроса о размере ее содержания. Так что будьте любезны соблюдать конфиденциальность.

Вкрадчиво улыбаясь, Страйк обратился к Тэнзи:

— Значит, у вас с Лулой Лэндри была точка соприкосновения, миссис Бестиги? Ваш зять работает вместе с Джоном?

— Об этом никто не вспоминал, — со скучающим видом сказала она.

Официант принял у них заказ. Дождавшись, когда он отойдет, Страйк достал блокнот и ручку.

— Это еще зачем? — встрепенулась Тэнзи, охваченная внезапной паникой. — Никаких записей! Джон? — воззвала она к Бристоу, который с виноватым, растерянным видом повернулся к Страйку:

— Вы не могли бы просто выслушать, Корморан, и обойтись… э-э… без этого?

— Нет проблем, — с легкостью откликнулся Страйк и достал из кармана мобильный, убрав блокнот и ручку. — Миссис Бестиги…

— Можете называть меня Тэнзи, — сказала она, будто эта уступка компенсировала ее вето на блокнот.

— Большое спасибо, — с едва уловимой иронией проговорил Страйк. — Насколько близко вы знали Лулу?

— Я ее практически не знала. Она прожила в одном доме с нами всего три месяца. Так только: «Здравствуйте», «Хорошая погода». Мы были ей неинтересны — она предпочитала более хипповую компанию. Честно говоря, от нее были одни неудобства. У дверей вечно толпились папарацци. Чтобы дойти до спортзала, мне и то приходилось подкрашиваться.