засосов. Целая россыпь на груди. Я вспоминаю, как Кир ласкал соски и закусываю губу. Это было так остро и сладко… Почему секс не такой? Или я еще распробую?

Кир стучит в дверь:

– Тебе помощь нужна?

– Извращенец! – возмущаюсь я.

Он смеется, и я слышу удаляющиеся прихрамывающие шаги.

Совсем обурел. Помощь!

Я забираюсь под душ и с замиранием сердца смываю следы секса: моя смазка, лубрикант презерватива и совсем немного крови. Натертые половые губы жалуются, к дырочке прикасаться больно, а вот клитор, кажется, всем доволен.

Кошмар.

Как я это допустила? Почему не остановила Кирилла?

Когда торчать в ванной дольше уже невозможно, я выбираюсь наружу, испытывая непреодолимое желание убежать подальше.

Но Кир, карауливший мое появление, ведет меня на кухню.

– Есть хочешь? – спрашивает он, рассматривая содержимое холодильника. Мне чуть легче на него смотреть потому что он нацепил спортивные штаны.

Из нас двоих вполне можно собрать одного одетого человека.

– Готовить не хочу, – сразу отпираюсь я.

– Я тебя покормлю, если ты не очень привередливая.

Я с удивлением смотрю на Дикаева. Так он умеет готовить? Эксплуататор!

– Я студентка. Я все ем. Даже изюм. Я не люблю только вареный лук, – предупреждаю я.

– Тогда оставим его Рамзаеву. Он его тоже не выносит.

Кир достает продукты, и я пока не могу понять, что за блюдо будет в итоге. Пока он возится, я расслабляюсь на удобном стуле, и незаметно для себя задремываю.

Просыпаюсь, когда севший рядом Кирилл перетаскивает меня к себе на колени. Сквозь вязкую дрему чувствую горячие губы, отвечаю на нежный поцелуй, который становится все глубже, все ярче. Мне нравится целоваться, но кое-кому этого мало.

Глава 40. Кир

Судя по тому, как Истомина меня отдубасила при попытке оценить повреждения, она чувствует себя лучше, чем я.

У меня в голове роятся все ужасы, которых я начитался, но, глядя как бодро сбегает Олька, мне кажется, что это мне не помешает помощь доктора.

Сердце до сих пор пропускает удары, стоит вспомнить, какая она тесная. Тянет догнать и повторить еще разочек, или два. Но коза закрылась в ванной и не пускает. И еще и извращенцем опять обозвала.

Задницей чую, что она там надолго, поэтому успеваю сгонять в другой санузел привести дружка в порядок и усесться на пуфик в прихожей.

Выглядывает из ванной, глаза огромные и дикие. А под синей футболкой у нее ничего нет, и это не дает мне покоя.

Надо себя чем-то занять, чтобы не завалить Ольку опять. Что-то мне подсказывает, что она не будет мне благодарна. Решаю приготовить ужин. По отцовскому рецепту. Он умеет готовить только одно блюдо, но мама его ест вполне охотно. Есть шанс, что удастся скормить его Истоминой, которая снова попрекает меня изюмом.

Пока я увлеченно готовлю, коза сидит и не отводит от меня взгляда, что провоцирует меня покрасоваться. Я и мускулами играю, и ножом финты показываю.

Стараюсь, короче. Впечатление произвожу.

И что?

Оглядываюсь, а она спит.

Завершаю процесс приготовления уже без выпендрона и, запихнув форму в духовку, осознаю, что вот она, Олька, дрыхнет. А приличные занятия у меня все кончились.

Я перетаскиваю ее к себе на коленки, обещая себе, что только потискаю. Все равно скоро ужин будет готов, можно потихоньку будить.

А она мягкая и пахнет сексом. И губы у нее искусанные. Я вспоминаю, как она прижималась ими к моей шее, когда уже не мог сдерживаться и таранил влажную тугую дырочку, и меня накрывает.

Я разрешаю себе поцеловать Истомину, а она возьми и ответь в полусне. Подставляет пухлый рот, прижимается. У меня начинают отлетать шестеренки.

Усадив ее верхом, я впиваюсь в послушный рот и обхватив попку, двигаю ее по ноющему члену. Он каменеет и рвется в бой.

Нельзя, блядь. Ничего нельзя. Надо как-то дожить до завтра…

Хуй с ним до завтра, тут до ужина бы дожить.

Покрываю поцелуями шею с бьющейся жилкой, и Истомина выгибается. Я чувствую напряженные соски сквозь футболку.

Пиздец.

Держусь из последних сил.

Останавливает меня то, что Оля, елозя на моем, стояке морщится.

Я забираюсь под футболку, чуть-чуть покручиваю соски и Истомина дышит часто, так что меня прошибает пот.

И вот понимаю, что ничего нельзя, а остановиться не могу.

– Оль, – бормочу я, целуя за ухом, – ты мокрая?

Она только слабенько стонет, и я осторожно спускаюсь вниз. Олька шипит, когда я раздвигаю пухлые срамные губы.

– Я осторожненько, – продолжаю бубнить ей в шею. Да я сейчас что угодно пообещаю, потому что я уже почувствовал влагу на пальцах. Кровь резко ударяет в голову, а потом откатывается к органу ниже, хотя он и так вот-вот взорвется.

Чувствую, как Оля напрягается, но все равно пробираюсь к заветному местечку, и о да… Истомина вцепляется мне в плечи, утыкается своим лбом в мой и стонет. Дрожит, толкается бедрами навстречу.

У меня сейчас будет инфаркт.

Истомина зажмуривается, а я не могу даже моргнуть. Смотрю на ее возбуждение, чувствую его пальцами. Пульс грохочет в ушах.

Я давлю на ее клитор, и Ольку кидает на меня. Мне достается охуительнейший поцелуй и укус за нижнюю губу. Она так цапнула меня, что у меня сгорает последний предохранитель. Я сейчас пробью себе штаны.

Зараза обмякает у меня в руках, полностью удовлетворенная, а у меня шашка дымится. Я аккуратно ссаживаю сползающую с моих колен козу на стул. И пытаюсь привлечь ее внимание.

– Оль…

Олька открывает мутные глаза, в которых разума нет совсем.

– Оля, я сейчас сдохну.

Поднимаюсь перед ней и приспускаю штаны, выпуская на свободу голодный член. Истомина смотрит на него, и, и без того розовые щеки, пунцовеют.

– Приласкай меня, – я стараюсь говорить мягко, чтобы не напугать, но самого уже почти колотит.

Олька обхватывает робко ладошкой мой поршень, и у меня яйца поджимаются. А когда она слегка прижимается губами, на меня будто черный мешок надевают с прорезями для глаз. Это зрелище самых сладких губ, обхватывающий головку, равно по силе концу света. Теперь и помереть не жалко.

Чуть толкаюсь, и влажный горячий рот смыкается на уздечке. От неожиданности Оля трогает головку языком, и я взрываюсь.

Пиздец. Как скорострел.

Если я не перестану так реагировать, минет мы будем осваивать долго.

Олька, обалдев, сглатывает сперму, и смотрит на меня удивленно и беспомощно.

– Это и есть твой