Не подчинившегося приказу арестанта избили до потери сознания. Никакой необходимости в этом не было, и Генри уже не в первый раз задумался, не ошибся ли с выбором работы, когда прилетел на эту планету где-то у черта на рогах, в эту проклятую тюрьму, которую не только заключенные, но и охранники иначе как «Адом» не называют. Он следил по монитору, как двое охранников – лиц под шлемами с забралом было не разглядеть – вытащили бесчувственное тело в коридор и бросили его там. Трое других дожидались товарищей возле трупа.

В ухе у Генри ожил наушник.

– Что нам делать с телом? – спросил старший из охранников, глядя в камеру под потолком.

– А что вы обычно с ними делаете?

– Это первый случай, сэр, после того как морг переделали в комнату для допросов.

Генри очень хотелось сказать: «Не называйте меня „сэр“. Я не такой, как вы». Но тем самым он только запутал бы охранника, да и сам Генри не был полностью уверен, что это правда. В каком-то смысле он виноват не меньше, чем эти служаки, избившие заключенного.

Поэтому Генри просто спросил:

– Разве в инструкциях ничего не сказано?

– Насколько мне известно, нет, сэр. Раньше мы оставляли тела в морге, а оттуда их забирали.

– Кто забирал?

– Не знаю. Люди из того, другого сооружения. Мы о них здесь не говорим.

– Так, – на секунду задумался Генри. – Оставить тело там мы не можем. Занесите его во внешний контур и положите куда-нибудь. Скажем, в допросную. Потом придумаем, как быть дальше. Я свяжусь с коммандером, подождем, какое он примет решение.

После того как труп заключенного положили на один из металлических столов в комнате для допросов, Генри включил радиопередатчик. Процесс установки связи занял несколько минут. Аппаратура спутника, передающего сигнал, сначала должна была проверить, имеет ли Генри допуск к этому каналу, а затем зашифровать сообщение и отправить код по спецканалу на корабль, вращающийся вокруг планеты. Генри всегда казалось странным, что почти все военные обитают не во внешнем кольце тюрьмы на поверхности планеты, а на орбите. Вряд ли причина в том, что им не хватило места – скорее, так они чувствовали больше свободы. А возможно, находясь на орбите, военные могли следить не только за тюрьмой, но и за другим сооружением, расположенным неподалеку. Генри представления не имел, что это такое и чем там занимаются, – он всего лишь мельком взглянул на купол из посадочного модуля, а после, особенно в темноте, когда атмосфера становилась прозрачной, изредка замечал его мерцание на горизонте. Генри просто знал о его существовании, и прекрасно понимал: если оно находится здесь, в этом галактическом захолустье, значит за стенами купола творится такое, с чем лучше вообще не связываться.

Наконец в динамиках раздался треск, и на экране возник один из офицеров. Тощий, угловатый, с узкой черточкой рта. На нашивке Генри прочитал фамилию: Ортор.

– Транспорт еще не прибыл, – процедил Ортор. – Будет только через несколько недель. У вас еще должно оставаться достаточно припасов.

«Вот козел», – подумал Генри, а вслух произнес:

– Я не из-за этого вызвал вас.

– Да? Ну и зачем же?

– Мне необходимо поговорить с коммандером.

– О чем?

Генри не стал отвечать, а молча смотрел в глаза офицеру. Наконец тот бросил:

– Пойду посмотрю, не спит ли он.

Экран погас, а когда снова ожил, с него на Генри глядел коммандер Гроттор. У него были коротко, на военный манер, постриженные волосы и лицо, изрытое оспинами, – хотя большинство людей на его месте давно бы сделали косметическую операцию. Лицо от носа до подбородка пересекал шрам, кожа вокруг припухла.

– Дженкинс, да?

– Нет. Уондри.

У него создалось впечатление, что коммандер ошибся намеренно.

– Конечно, Уондри, – исправился Гроттор и изобразил широкую, но неискреннюю улыбку. – Что вам нужно?

Генри объяснил.

– Убил себя вилкой, говорите? – задумчиво протянул коммандер. – Похоже, у этого типа было не все в порядке с головой.

– До сих пор не было никаких признаков безумия или тревожных симптомов. Большинство этих людей морально сломлены. Насилие – по отношению к себе или другим – это последнее, чего от них можно ожидать.

– И тем не менее один парень заколол себя. Но я бы на вашем месте сильно не беспокоился, Дженкинс. Вы в этом не виноваты.

– Уондри, сэр, – снова поправил его Генри и увидел на лице коммандера гримасу раздражения. – Я и не считаю себя виновным. Я просто не знаю, как поступить с трупом. Его нужно похоронить? Или сжечь?

Коммандер на мгновение задумался, потом покачал головой:

– Пожалуй, стоит направить человека. Пусть посмотрит на него. На всякий случай. Сохраните его пока.

– Сохранить?

– У вас же там есть морг?

– Был морг, сэр, но вместо него теперь комната для допросов.

– Понятно. Тогда положите его в холодильник.

– Но у нас есть только холодильники для продуктов.

– Так выкиньте все из одного и суньте туда труп. Пусть полежит там всего несколько дней.

– Несколько дней? – машинально повторил Генри и представил, как кто-нибудь из охранников просыпается среди ночи, открывает холодильник и натыкается на труп.

– Может, и меньше. Мы постараемся сделать все возможное.

С этими словами коммандер отключил связь.

23

Лейтенант Хейли никак не могла решить, обижаться ей или, наоборот, гордиться, вслепую использует ее коммандер или все-таки нет. И она не была уверена, насколько можно верить всему тому, что он говорит. И можно ли спросить его об этом?

Коммандер пригласил ее к себе в каюту и озвучил приказ: «Вы освобождаетесь от всех обязанностей. У меня есть для вас более важная задача». Он объяснил, что все ее обязанности станет исполнять младший офицер, а сама Хейли будет, как и прежде, сидеть на своем обычном месте, но заниматься «тем, чем должна».

– И чем же я буду заниматься?

– Как чем? Вы будете рисовать. Сидеть и рисовать, ни о чем не думая. Все, что только придет вам в голову, о чем хоть мимолетно подумаете. Рисуете, а потом пересылаете мне.

– То есть вы хотите, чтобы я просто рисовала?

Гроттор кивнул:

– Вы действительно не догадываетесь?

– О чем, сэр?

– Вы так и не поняли, что именно изобразили тогда?

– Нет, – призналась Хейли, но потом вспомнила: – Хотя это вроде было похоже на символ юнитологов.

– Верно. Но на самом деле это значит намного больше. – Он помолчал и продолжил: – Могу я поделиться с вами кое-чем?