— Что я должен сделать для этого? — спросил Гиревич сквозь зубы и добавил, не поднимая глаз:

— Только если фискалить прикажете, я на это не пойду!

— Нет, не фискалить, — спокойно ответил Тартищев. — Скажи, откуда тебе стало известно о «каплях Муромцевой» и что они исчезли из дома Мейснера?

— И всего-то? — вздохнул с облегчением Гиревич. — Я про это совсем мало знаю, но расскажу охотно, тем более что Анатолия уже нет в живых. Незадолго до гибели брата нанял какой-то господин. Он велел ему проникнуть в дом Мейснера и взять пузырек с ядом из шкафа. Этот господин не скрывал, что это смертельный яд, и просил действовать осторожно.

— Подробнее, пожалуйста!

— Я же говорю, Анатолий совсем мало об этом рассказывал, — пожал плечами Гиревич. — Я знаю, что в дом он проник под видом пожарного чиновника, якобы для проверки печей. Сейфы он вскрывал любые, так что распотрошить шкафчик Мейснера труда не составило.

Вот и все!

— Анатолий знал этого господина?

— Понятия не имею. Но, наверное, все-таки не знал, иначе обязательно бы назвал его имя.

— Хорошо, — вздохнул Тартищев. — Спасибо и на этом! — И, окинув взглядом Гиревича, строго произнес:

— Я от своего слова не отказываюсь. Все, как обещал, исполню. Говори, где билет?

Гиревич тоже вздохнул в ответ и обреченно произнес:

— Ладно, черт с вами! Записывайте…

— Давай посмотри, что мы имеем на сегодняшний момент! — Тартищев разложил по столу бумаги, окинул их глубокомысленным взглядом и перевел его на Алексея. — Одно, что мы почти не продвинулись в розыске толмачевского убийцы, другое, что вышли на другое преступление. Теперь у меня нет никакого сомнения, что Муромцева не отравилась. Ее убили… — Федор Михайлович вышел из-за стола и сверху вниз посмотрел на Алексея. — Пока ни одна душа, кроме тебя и меня, об этом не знает. Ходят слухи, и пусть ходят. Мы пока очевидных, повторяю, очевидных действий проявлять не будем. Иначе это вызовет излишние разговоры. Да и, сам понимаешь, пока мы ничего, кроме весьма сомнительных показаний Гиревича, не имеем. Тебе предстоит самым секретным образом встретиться с этой девицей Соболевой, с Булавиновым, его женой… Хотя нет, девицу возьми на себя, а остальными я сам займусь. Так-то вернее будет. Жаль, Иван из строя вышел, но, думаю, дня через три не вытерпит, появится! Корнеев же займется окружением Мейснера. Возможно, неизвестный нам господин как раз очень хорошо знаком архитектору…

Тартищев посмотрел в окно. Над городом разгорался новый день. Через час ему ехать на очередной доклад к Батьянову, а он так не привык оправдываться и чувствовать собственную беспомощность. Хитрый и изощренный противник попался им на этот раз. Явно не из профессионалов, но сколь виртуозно все исполнил, подлец, словно по нотам разыграл. На это способен лишь человек, который долго и тщательно готовился к преступлению, продумал все до мелочей, как продумывает режиссер каждую мизансцену будущего спектакля. Но разве Батьянову это объяснишь? Ему нужен немедленный результат…

— Делом Муромцевой будем заниматься пока негласно, но убийство Ушаковых никто с нас не снимал, и оно будет оставаться на первом месте. Попутно допроси-ка еще Сазонова. Все-таки подозрительно, что орудие убийства у него слишком смахивает на тот кистень, который применили на Толмачевке. — Тартищев положил руку на плечо Алексея и жестко произнес:

— Я на тебя надеюсь. Не подведи. — Он вернулся за свой стол и уже более мягко спросил:

— Как матушка? Небось ворчит на тебя?

— Ворчит, что ей остается, — улыбнулся Алексеи. — Пытается уговорить, чтобы вернулся в Санкт-Петербург. Но ей это не удастся.

— И что она решила? Поживет пока здесь или вернется в Россию?

— После Пасхи уезжает. Беспокоится, как там дела в имении, но няньку оставляет, чтобы следила за мной и домом. Честно сказать, я бы с удовольствием в ваш флигель вернулся. Не по рангу мне большой дом содержать, да и хлопот с ним не оберешься.

— Сочувствую, — усмехнулся Тартищев, — насколько я понял Лидию Николаевну, служба твоя ей не в радость.

— Но в столицу я не вернусь, — насупился Алексей, — и ей все равно придется смириться с моей службой в полиции.

— Советовать тебе в этом деле не могу. Решай сам, но если надумаешь, рекомендации дам хорошие.

— Я уже сказал. Уезжать пока не собираюсь, — упрямо повторил Алексей.

— Ладно, не загадывай! — махнул рукой Тартищев. — Жизнь по-всякому может повернуться. Думаешь одно, а она раз — и такой фортель выкинет! Разве я думал, что в Сибири обоснуюсь! — Он мечтательно улыбнулся. — А в Одессу тянет, спасу нет! Неужто, думаю, никогда больше по морю не похожу, не искупаюсь, на Привозе не побываю… — Он опять махнул рукой и покачал головой. — Разве когда на пенсию выйду…

В дверь постучали, и на пороге возник дежурный агент Гвоздев.

— Ваше высокоблагородие! — взял он под козырек. — Разрешите доложить. Чрезвычайное происшествие в гостинице «Эдем». Только что сообщили. Хозяин господин Стаканов прислали коридорного… Сынок директора театра Зараева до горячки напился, в номере закрылся и из револьвера в дверь палит… Оне даже папашу вызвали, чтобы сынка уговорил. Хотели по-тихому конфликт замять, но ничего не получается. Одного из коридорных сынок уже в ногу ранил. Говорят, пуля срикошетила…

— Еще не легче! — вскочил на ноги Тартищев и спросил Гвоздева:

— Он в номере один или с девкой закрылся?

— Посыльный про девку не поминал. Кажется, один…

— Алексей, захвати Олябьева и оба срочно в «Эдем»!

Разберитесь, что к чему, после мне доложите. Постарайтесь действовать аккуратно. Сам Стаканов — господин крайне вонючий и склочный, хотя и многим полиции обязан! Но все ж, не дай бог, штору оборвете или дверь выломаете, греха не оберешься!

Гостиница «Эдем» располагалась на перекрестке двух оживленных улиц Почтамтской и Афонтовской.

Это был огромный четырехэтажный дом с двумя замаскированными подъездами, с прекрасным рестораном на первом этаже и массой номеров «со всеми удобствами».

«Эдем» находился на особом, хотя и негласном, положении у стражей порядка, и даже во время облав, проводимых накануне больших праздников, полиция обходила его стороной. Гостиница пользовалась славой скромного и безопасного убежища, этакий тихий приют для обеспеченных парочек, решивших провести в нем несколько сладостных часов любовного свидания.

Антон Антонович Стаканов, владелец гостиницы и давний агент Тартищева, встретил полицейских на лестнице, ведущей на второй этаж, где располагалась большая часть дорогих, за пять рублей, номеров. Невысокого роста, очень толстый, с густой черной бородой и красным то ли от волнения, то ли от избытка жизненных сил лицом, он нервно заламывал руки, хрустел пальцами и пытался говорить шепотом, но все время сбивался на визг. Голос у него был по-женски высокий и пронзительный и воздействовал на собеседников точно так же, как звук, издаваемый при трении ногтем по стеклу.