С этим я смириться не могла. Начался ад. Отец запирался в спальне, я безумствовала. Раздевалась донага и билась о дверь: лицом, грудью, животом, ягодицами. Однажды майской ночью я так поранилась, что утром отцу пришлось везти меня в больницу. На вопрос, что случилось, я зарыдала и «призналась», что папа меня избил и изнасиловал. Пришел гинеколог. Он осмотрел меня и понял, что я лгу. Отправил к психиатру, тот — к психоаналитику: идиоту, который мне поверил.

Знаешь, сколько продолжался мой психоанализ? Шесть лет. Конец ему положил лишь отъезд из Афин. По мнению доктор Бласс, на психоаналитика следовало бы подать в суд, но этот болван уже умер. Именно он вбил мне в голову то, во что поверил сперва ты, потом Сильвио, то есть нагромождение лжи. С помощью психоанализа я должна была «вспомнить» отцовское преступление.

Мой целитель тоже практиковал психоархеологию, только использовал не метод расслабления, сна, спокойствия, укрепления воли. О нет! Он гипнотизировал меня и терроризировал, чтобы внушить то, во что сам хотел верить. Регулярно усыплял, предварительно зачитывая подробные описания жутких сексуальных сцен. Я погружалась в кошмарные сны, от которых он меня внезапно будил — одним и тем же вопросом: папа делал с тобой то же самое? Я неизменно отвечала: да.

Доктор Бласс спросила, не приходило ли мне когда-нибудь в голову, что психоаналитик был в меня влюблен и поэтому жаждал уничтожить папу в моих глазах. Нет, я никогда об этом не думала, но теперь полагаю, что это более чем правдоподобно. Начало лечения было очень странным: психоаналитик при мне разорвал письмо от психиатра, в котором наверняка содержалась информация о моей девственности. Потом взял меня за руки и прошептал, что врачи — «заодно с отцом».

Однако доктор Бласс не возлагает всю вину на психоаналитика. Она подозревает, что я, когда билась головой о дверь, могла получить сотрясение мозга. А я почти уверена, что анорексия, которой я заболела в шестнадцать лет, привела к серьезным гормональным нарушениям. Действительно, перед выпускными экзаменами у меня на несколько месяцев прекратились менструации, а я вообразила беременность, виновником которой был, ясное дело, отец. Когда месячные возобновились и сопровождались сильным кровотечением, я вбила себе в голову — и аналитику тоже, — что это выкидыш.

По мнению доктор Бласс, следствием «патологической лжи, в которой я увязла в период созревания», было метание между двумя противоположными фантазиями. Я страдала манией преследования и поэтому искала у тебя помощи, просила помочь «бежать от отца» и устроиться за границей. Одновременно я маниакально желала вечной связи с отцом, которого не могла предать. Поэтому речь шла только о фиктивном браке. Я готова была согласиться лишь на «непорочный марьяж».

Ужас, правда? А может, все не так уж страшно? — «Вы стряхнете с себя абсурд, словно слезинку», — повторяет доктор Бласс и подводит меня к зеркалу. Я наконец стала похожа на женщину. Грудь, бедра… лицо округлилось. Самое большее через месяц приедет Сильвио. Сегодня я отправила ему свое первое в жизни любовное письмо. Написала: скоро я стану твоей женой, и мы поедем на медовый месяц в Кей Вест, на самый южный остров США. У нас все впереди: мне только тридцать лет, я люблю тебя больше жизни, хочу иметь от тебя ребенка.

Завтра, Роло, я напишу отцу. Попрошу у него прощения. Приглашу к нам в Урбино. Я должна написать и моему малышу Кристосу, помирить его с папой.

Роло, а что с Эдмундом? Я часто о нем думаю. Я рассказала доктор Бласс о нашем мальчике. К сожалению, она считает, что Эдмунд страдает шизофренией, которая будет прогрессировать, пока не изобретут эффективное лекарство. Однако доктор полагает, что ждать осталось недолго, так что не будем терять надежду.

Роло, милый! Спасибо тебе за все, что ты для меня сделал.

Передай большой привет твоей милой маме. Почаще звони Сильвио. Я слышала, что он перестал готовить и есть, ужасно исхудал. Скажи ему, что совсем скоро мы будем вместе. Поддержи его.

Пока, целую тебя, мой милый Роло!

Всегда твоя Пла-Пла Плания

Морис Анри. "Пикник структуралистов".

Слева направо:

Мишель Фуко, Жак Лакан, Клод Леви-Стросс, Ролан Барт

Карикатура опубликована в журнале "La Quinzaine Litteraire",

1 июля 1967

Сильвио Синьорелли

Pesaro, 15 февраля 1980

Милый Ролан!

Все прошло как по маслу! В Городской больнице Пезаро сегодня утром, в 5.05 родилась наша дочка Корнелия. Копия Плании, сразу видно, какая будет красавица. Больше всего меня восхищает ее абсолютное совершенство: розовые ноготки, точно покрытые лаком, темная занавесочка ресниц, земляничный ротик. Я сразу потерял голову, без памяти влюбился в миниатюрную копию моей Дамы Сердца.

Во время родов я все время был рядом с Планией. Пришлось получить сотню разрешений этико-медицинского толка, но дело того стоило. Она не выпускала моей руки, не сводила с меня глаз. Она такая молодец!

Теперь Плания спит. А я сижу в коридоре и кляну себя, что оказался последним хамом. Не приехал на похороны, слишком редко тебе звонил. Анриетт была такой чудесной! Знаю, каково тебе без нее. А тут еще Плания и Сильвио повели себя как пара толстокожих эгоистов. Но клянусь, милый, мы вот-вот снова станем приличными людьми. Nostra culpa maxima:[76]беременность свела нас с ума, особенно папочку. Но все уже позади. Появилась Корнелия. И ждет тебя вместе с нами. Наш дом всегда открыт для тебя, ты ведь сам знаешь. Если захочешь перебраться сюда навсегда, мы будем просто счастливы.

Хорошо, что ты в конце концов отказался от идеи «Энциклопедии». Нам с ней не справиться, это проект для команды помоложе. Конечно, все материалы, вид которых для тебя невыносим, я с удовольствием стану хранить у себя. Нет, не отвечай ни на какие письма. Плюнь на все. Но на пенсию не торопись. Понимаю, что College et chers collegues[77]тебе осточертели. Но это все же связь с французской и мировой элитой.

Думая в первую очередь о тебе, моем лучшем друге, и лишь потом о нашем провинциальном университете, я без особого восторга отношусь к твоей идее немедленно принять предложение нашего ректора (зануды) и стать Почетным Эмеритусом в (не дай бог) University of Urbino.[78]Слишком рано, милый. Ты изведешься от скуки… Никакие звезды тебе здесь светить не будут. Разве что Плания сверкнет совиным оком Минервы, а Сильвио — фонариком светлячка. Здесь не крутят фильмы с Гарбо и Богартом. Зато обсуждают, где растет чертополох, который обожают здешние ослы.