и разработки, заведомо обрекли команды старой формации — в том числе и Scuderia Ferrari — на полное поражение.

Международное автоспортивное сообщество целый год муссировало слухи о предпринимаемых Auto Union и Mercedes-Benz усилиях, и нет никаких сомнений в том, что Феррари был в курсе этих проектов. Но, разумеется, он не был слишком уж встревожен. До крайности пропитанная откровенным шовинизмом итальянская пресса — которую он читал запоем — открыто выражала свою уверенность в неизбежном успехе хваленых «Alfa» и с немалым презрением отзывалась о слухах, связанных с революционными новыми машинами, что приходили из Германии. У нее почти не было оснований ожидать от закаленных в битвах «P3», прекрасно подготовленных к соревнованиям инженерами Бацци и Маринони, чего-то другого, кроме как чемпионского сезона. Однако команда понесла две серьезные потери на техническом фронте. Команду с благословения Феррари покинул молодой Эудженио Сиена, составивший тандем механика и пилота со швейцарским гонщиком Вальтером Грошем в новообразованном гоночном предприятии. Феррари относился к этому приятному и амбициозному молодому профессионалу с некоторой отеческой благожелательностью, и, в отличие от многих покинувших Scuderia людей, Сиена был удостоен пышной прощальной вечеринки по случаю ухода. С Рампони же все вышло иначе. Он отбыл в Англию, чтобы занять там должность главного механика в независимой команде американского эмигранта Уитни Стрейта, выступавшего на соревнованиях на Maserati (потом он, утолив свою юношескую страсть к автоспорту, станет председателем совета директоров Rolls-Royce). По Рампони никто не скучал. Он сделал немалые деньги на мошеннической схеме со ставками в Триполи, и, по свидетельствам своих соотечественников, стал нестерпимо наглым и самодовольным. Оскорбил ли он как-то фашистов — что, возможно, и стало причиной его дезертирства — или все же нет, неизвестно, но какое-то время он продолжал жить в Англии, пока позже не перебрался в Южную Африку.

Также покинул конюшню Луиджи Фаджоли. В феврале менеджер команды Mercedes-Benz Альфред Нойбауэр привез в Монцу прототип «W25S» для тестирования. Пилотом болида должен был стать импульсивный, заносчивый Манфред фон Браухич, выходец из знатной гамбургской военной династии и племянник Вальтера фон Браухича, дослужившегося до звания генерал-фельдмаршала в 1940 году, но разжалованного всего год спустя, после того как вермахт не сумел взять Москву. Манфред, чье рвение часто перевешивало его реальное мастерство, разбил одну из машин, и на замену ему был вызван Фаджоли. Старому Разбойнику из Абруцци, как его называли, на тот момент было 36 лет, и из семи гонок, в которых он принял участие в составе Ferrari в 1933 году, он выиграл три и еще трижды приходил вторым. Он был трезвомыслящим, но неуживчивым и упрямым гонщиком с менталитетом драчливого боксера, искренне убежденным в том, что придурковатые менеджеры гоночных команд никогда не оценивали его навыки по достоинству. А Фаджоли умел пилотировать. Он продемонстрировал свое мастерство Нойбауэру в Монце, и на предстоящий сезон Mercedes-Benz нанял Луиджи гонщиком команды. Публично Феррари выражал крайнее негодование в связи с этим, как он считал, предательским актом Фаджоли, но эта театральность наверняка была показной и скрывала за собой ясное понимание того, что Фаджоли был таким же профессионалом, как и сам Энцо, и в гонках выступал за ту команду — или страну, — которая была готова платить ему больше всех. Энцо Феррари хорошо понимал, что работает в суровом и требовательном деле, в котором с каждым прошедшим днем становится все меньше общего с романтическими образами спорта, притягивавшего его к автомобилям в молодые годы.

Антонио Бривио, друг и сосед Тросси, перешел в Bugatti, но эта потеря была несравнима с потерей Фаджоли. У Тонино Бривио была твердая рука, и на него можно было рассчитывать в гонках спорткаров, но теперь, когда Scuderia сконцентрировалась на крупных международных соревнованиях Гран-при, его джентльменский подход к спорту попросту утратил актуальность. Исход сезона будут решать отважные профессионалы и полупрофи с горячими сердцами, вроде молодого Молля, тогда как дилетантам придется искать другие способы утолить свою жажду спортивного соперничества. В то же время Феррари все сильнее разочаровывался в своем direttore sportivo, Марио Лолли, богатом джентльмене и гонщике-любителе, который должен был заниматься рутинными задачами, касавшимися заявок на гонки и контрактов, решать вопросы, связанные с организацией поездок, и т. д. Лолли владел только итальянским, что сильно ограничивало его возможности в работе за границей. Феррари, с другой стороны, искусно овладел французским, бывшим в те времена главным универсальным языком континента, и еще до начала сезона заменил Лолли на Нелло Уголини, имевшего больший опыт путешествий — его назначение стало еще одним примером всевозраставшей серьезности и интенсивности гоночной программы Scuderia.

Первый Гран-при сезона должен был состояться в Монако, и Феррари самолично возглавил свою свиту, поведя ее на запад, в крошечное княжество. С той поры и до наших дней трасса практически не изменилась, хотя блестящую романскую архитектуру, украшавшую извилистую трехкилометровую трассу, давно уже заменили высотные здания с апартаментами, кондоминиумами и люксовыми отелями. Трасса, впервые выложенная еще в 1929 году, представляла собой просто сеть из нескольких проспектов, шедших мимо порта, с поворотом у входа в знаменитое на весь мир казино, и скоростной, открытой прямой, пролегавшей мимо пристани вдоль бульвара Альбера Первого.

Впервые в истории позиции на стартовой решетке определялись в соответствии с временем гонщиков в квалификации, а не по старинке, жребием. Луи Широн, уроженец Монако, был фаворитом у публики. Сын бывшего метрдотеля Широн впервые обрел репутацию сердцееда, когда работал danseur moderne в Hotel de Paris, своего рода элегантном мужском эскорте, в котором платили за танцы. Во время войны он был персональным водителем маршала Фоша. К моменту гонки он был вовлечен в сенсационный любовный треугольник, который в скором времени сотрясет континентальную спортивную сцену. Многие годы у него была романтическая связь с милашкой Элис «Бэби» Хоффман-Тробек, красоткой-полиглотом, родившейся в Хартфорде, штат Коннектикут, в семье отца-немца и матери-шведки. В конце 1920-х Широн выступал в гонках за команду, находившуюся во владении тогдашнего супруга «Бэби», наследника фармацевтической империи Hoffman-La Roche Фредди Хоффмана. К 1932 году милая дама оставила своего мужа-плейбоя ради Широна, но брак между одержимым тщеславием Широном и женщиной, которая была старше него на несколько лет, был совершенно невозможен. «Подстилка Широна», как ее называли за глаза, тем не менее продолжала быть его верной спутницей вплоть до зимы 1933 года. В то время друг и партнер Широна по команде, немецкий ас Руди Караччьола, потерял свою преданную жену Шарли, погибшую под лавиной в горах Швейцарии, где она каталась на лыжах. Бэби все время находилась рядом с Караччьолой, пытаясь его утешить, и так преуспела в этом деле, что гонщик влюбился в нее, а она ответила ему взаимностью. Трехсторонние отношения были секретом Полишинеля для всех, кроме Широна, который прознал о ситуации лишь два