«После тяжелого рабочего дня чудом вспоминаю, в какой стороне находится нужный отдел. Оказавшись на месте, беру первую попавшуюся бутылку воды и направляюсь к кассе, оплачиваю свою покупку, и уже находясь почти около двери, слышу знакомый голос, принадлежащий старушке. Оборачиваюсь и, не веря своим глазам, понимаю, что улыбка сама появляется на моем уставшем лице.

— Лешенька, ты ли это? — позади меня стоит баба Аня и, приложив ладони груди, тихо всхлипывает.

— Здравствуйте, баба Аня, — подхожу к старушке и искренне улыбаюсь. Про таких, как она, часто говорят “божий одуванчик”, только вот молчать она не может, когда ее что-то не устраивает. Я, правда, рад ее видеть, она одна из немногих кто относился ко мне без жалости, зная, как я это не люблю (возможно, просто скрывала это хорошо). Перевожу взгляд на женщину, которая стоит рядом, и узнаю в ней старшую дочь бабы Ани, — Здравствуйте, Тамара Константиновна.

— Ох, а я думала, не узнаешь меня. Как ты, Лешенька? — она осматривает меня с головы до ног восхищенным взглядом и качает головой, совсем не веря, что парень из неблагополучной семьи добился таких высот.

— Все хорошо, — говорю как есть, не вдаваясь в подробности.

Я считаю это лишним. Все-таки баба Аня просто соседка по лестничной клетке, и я не обязан делиться с ней или с кем-либо подробностями своей жизни. Это только мое дело и так уже на протяжении многих лет.

— А там все плохо…они же пьют, не переставая, — слова бабы Ани заставляют стиснуть челюсть, отвернуться, и сжать руки в кулаки.

Столько лет прошло, а детская обида на (недо)родителей до сих пор во мне живет. И самое странное и, наверное, постыдное для любого ребенка — я не хочу их видеть, не хочу знать, как они живут.

— Не надо о них, пожалуйста, — произношу глухо, желая как можно скорее прекратить этот разговор.

Не вижу смысла обсуждать тех, кого уже не спасти. Я считаю, что спасать надо только тех, кто хоть как-то держится за эту жизнь, а не ищет, где можно похмеляться.

— Прости, Лешенька, но сердечко мое старое разрывается уже. Ты видишь, я еле на ногах стою. Я, прожившая столько лет, не понимаю, как так можно с родным дите. Он не ты, далеко не ты. А они…они его не отпускают никуда, бедненький Антошка не то, что людей боится, он исхудал. Кожа да кости, божечки мой, он же его бьет, когда напьется, и маму вашу тоже. Мальчик голодает там… — видя горе на лице бабы Ани, пытаюсь сообразить, о чем она.

Какой, черт возьми, мальчик? Какой Антошка?

— У тебя есть младший братик, Антоном зовут. Ему сейчас четыре годика и он такой худой. Прошу тебя, забери его, Лешенька, пожалуйста. Дай старушке спокойно умереть, ведь не прощу себе, да и тебя не пойму, коль парня оставишь им, — я смотрю удивленным взглядом и понимаю, что баба Аня никогда не станет врать, а это значит, что у меня есть младший братишка, и он в беде.

Но как так-то? Родить второго ребенка спустя почти тридцать лет, да еще и пить не просыхая. Это разве что мистика. В моей голове такое не укладывается, да и вряд ли я пойму когда-то, что это реально. Моя секретарша, красивая и здоровая женщина, забеременела с помощью ЭКО, а здесь — нет слов.

— Хорошо. Вас, может, подвезти? — в данный момент интересуюсь только из уважения к женщинам.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Голова забита совсем другим и совсем некрасивыми мыслями. Мне тяжело появиться дома спустя столько лет и я боюсь. Да, я боюсь разочароваться еще больше, чем раньше.

— Нет, не надо. Поезжай к братишке, — киваю и резко развернувшись, вылетаю из магазина, желая вдохнуть свежий воздух. Прыгаю в машину и лечу в сторону дома, где когда-то прошло мое детство.

Выхожу из машины и ищу взглядом знакомые окна на третьем этаже, на одном из них обнаруживаю вместо стекла — клеенку. Сжимаю челюсть и направляюсь к подъезду, вспомнив код, захожу внутрь. В подъезде чисто и вкусно пахнет свежестью. Еще при мне за это дело взялась Юлия Константиновна, тоже бабушка-одуванчик. Раз в месяц она ходит по квартирам и собирает деньги, следит за подъездом и получает к пенсии неплохую добавку. Я всегда удивлялся откуда в ней столько сил и терпения.

Медленно поднимаюсь по ступенькам, стараясь как можно дольше оттянуть момент встречи с родителями. У нужной мне двери замираю, к горлу подступил горький ком, и нежелание туда заходить усиливается с каждым шагом. Дверь в квартиру обнаруживаю открытой, поэтому не удивляясь, захожу в квартиру с желтыми обшарпанными обоями, стараясь не шуметь. От вони, что витает в квартире и въелась походу во все то, что только можно, закрываю нос. Отца нахожу прямо перед собой, он спит лежа на столе, свесив одну руку с него. Он постарел слишком сильно и осунулся практически до неузнаваемости. Встреть я его на улице, прошел бы мимо, даже не подозревая, что именно этот человек дал мне когда-то жизнь. Не обращая на него своего внимания, направляюсь в зал, где застаю шокирующую картину. Раньше такого не происходило, мать хоть как-то, но старалась уделять мне внимание и участвовать в моей жизни. А сейчас я понимаю, что если у меня действительно есть брат, то единственная возможность вырастить из него достойного человека — это забрать. Оставить ребенка с полуголой матерью и каким-то алкашом у нее под боком — это преступление. В первую очередь именно совести, которая меня просто сожрет.

От злости и омерзения на сложившуюся ситуацию сжимаю кулаки до хруста, прикусываю губу до крови и оглядываюсь по сторонам в поиске парня.

Это просто пзд. Самый настоящий и, наверное, я плохой сын, раз не пытаюсь их хоть как-то спасти. Но если честно, я просто не знаю, как и уже давно не вижу смысла. Мне кажется, что этих людей уже не спасти, они увязли в своем болоте невозвратно.

— Вы кто? — детский голосок доносится из-за спины, заставляя меня вздрогнуть и замереть от неожиданности.

Медленно разворачиваюсь, чтобы ненароком не спугнуть парнишку и замираю. Передо мной стоит точная копия меня, только в четыре годика, разница лишь в том, что я таким худым и забитым не был. Он стоит, нервно сжимая края старой футболки, и смотрит на меня с детской надеждой в карих глазах.

— Я…я не знаю, говорили ли тебе…они, но я… — блять, все слова вылетели разом из головы, стою как истукан и пытаюсь поговорить с мальчишкой.