– О, не стоит преувеличивать доблести моего отца и преуменьшать, таким образом, славу и победы вашего благородного родителя, – вмешался Романе, которому польстило то, что его отца назвали великолепным военным стратегом.

На самом деле каждый в Тулузе, да и вообще в Лангедоке, знал эту историю. Когда пропели трубы второго крестового похода, отец Раймона Пятого граф Альфонс Непорочный спешно отбыл в Святую землю, прихватив с собой свою любимую дочь Индию и свалив на плечи старшего сына, которому тогда едва исполнилось девять лет, все свое огромное графство.

Неудивительно, что Каркассонский виконт, вкупе со своим родным племянником, королем Арагона, и при участии злейшего врага Тулузы, из-за которого и в моей жизни все пошло шиворот-навыворот, короля Генриха Второго Английского и короля Франции, вознамерились отхватить себе по куску от тулузского пирога.

Это не мог допустить юный Раймон. Посему он заключил союз с королем Франции против остальных своих врагов, женившись на его сестре Констанции, овдовевшей графине Булони, которая уже тогда была вдвое старше юного графа. Сочетавшись браком и принеся вассальную клятву Франции, Раймон спас свое графство.

Французская армия разрозненными отрядами начала нападать на земли, принадлежащие королю Англии, а именно на Анжу и часть Перигора, так что тому пришлось отзывать войска с тулузской земли и прикрывать собственные тылы.

– Позвольте же мне начать эту скорбную повесть, – улыбнулся Роже. – Если бы наши земли находились не вплотную друг к другу, у нас было бы меньше поводов для ссор и взаимных притязаний. В той ситуации победили вы, и я должен признать, что сделали вы это с честью и благородством. Так что я вовсе не собираюсь унижать чём-то достоинства славного Каркассона. Тем не менее я продолжаю.

Во время похода против Тулузы армия Каркассона состояла не только из рыцарей, лучников и копейщиков, находящихся на содержании у виконта, моего отца. Немало воинов поставили и сами Каркассон и Безье, которые формировали свои отряды и самостоятельно, содержа воинов за счет собственной казны, оплачивая лошадей, вооружение и даже добиваясь некого единообразия в одежде, что могут себе позволить далеко не все известные мне рыцари.

Именитые горожане Каркассона и Безье живут в настоящих дворцах и занимаются, по уговору с моими предками, самоуправлением – так что Каркассонский сюзерен волен получать богатую дань, требовать воинов и все, что причитается ему по закону, но не больше этого.

Совет горожан может в случае надобности одолжить денег своему сеньору. Но ни под каким предлогом ни один из рыцарей этих городов не может забрать себе понравившуюся девчонку или безнаказанно попользоваться чьим-то винным погребом – не заплатив.

Я говорю это для того, чтобы вы поняли нравы, царящие в моих городах.

– Ничего удивительного. Мы в Тулузе стараемся придерживаться сходных правил и ни сколько не жалеем об этом. Мы живем в просвещенное время и управляем не дикарями, а благородными рыцарями, те, в свою очередь, – своими землями и живущими на них крестьянами. Следовательно, и методы управления должны быть возвышенными и соответствовать законам Любви, Благородства и Чести.

– Да, точно подмечено. Все то же самое я могу сказать и об Арагоне! – вступил в разговор долговязый король.

Я вовремя сдержался, чтобы не порассказать этим привыкшим не вылезать из-за своих крепостных стен господам о том, как иные рыцари обходятся с крестьянами, но вовремя сдержался.

– Однажды во время злополучного похода против Тулузы, один из горожан Безье подрался с рыцарем. Честное слово – я не помню, как звали ни того, ни другого, и если бы знал, какие события повлечет за собой это рядовое мордобитие, с охотой удавил бы обоих. Ведь именно эта ссора и положила начало моего несчастья и позора.

Рассерженные таким неуважением к дворянскому званию, гербу и рыцарским шпорам бароны потребовали от моего отца, чтобы тот выдал им горожанина, дабы они могли наказать его так, как тот заслуживал.

Мой отец отдал им проклятого драчуна, даже особо не задумываясь о том, что это может повлечь за собой.

Понятия не имею, что именно сделали с этим бедолагой. Одно можно сказать определенно: он остался жив. Помню, отец говорил, что горожанина подвергли какому-то позорному наказанию, но, по младости лет, я не понял, что же произошло на самом деле.

Когда война закончилась, жители города Безье потребовали у своего виконта удовлетворения за оскорбление горожанина. На что мой отец, любящий решать все миром, ответил, что желал бы устроить третейский суд баронов и нотаблей.

С собой на суд он взял епископа Безье, своего старшего сына, моего брата, который горел желанием увидеть третейский суд, а также своих приближенных баронов – это была пышная свита. В назначенный день, а именно пятнадцатого октября 1167 года, торжественная процессия подошла к церкви Святой Марии Магдалины в городе Безье, где их уж ждали горожане.

Виконт и его люди спешились и, оставив коней, вошли в церковь. То же сделали и горожане.

Все молчали, когда в гробовой тишине к моему отцу подошел тот самый горожанин, которому были нанесены оскорбления.

– Мессен виконт, я тот самый несчастный, которого вы, мой сеньор, выдали на поругание, вместо того чтобы защитить, как это и подобает рыцарю. С тех пор я коплю в себе обиду и не могу подавить нанесенного мне оскорбления. Весь славный город Безье ждет от вас, что вы дадите ему удовлетворение за мой позор.

– Что ж, я пришел сюда, чтобы ответить за свои действия перед третейским судом. И я готов предать себя решению суда баронов и нотаблей, – громко и четко ответил мой отец, уже догадываясь, что происходит нечто из ряда вон.

– В чью пользу, по-вашему, решит суд? – рассмеялся в лицо моему отцу горожанин. – Мой позор может смыть только ваша кровь! – С этими словами он выхватил из-под накидки длинный нож и воткнул его в сердце моего отца.

Это послужило сигналом для начала избиения прибывших с отцом баронов. Погиб и мой старший брат. Их кровь пала на алтарь, точно кровь жертвенных агнцев.

Я жил с мыслью о мести за смерть моего отца и брата. Целыми днями я тренировал руку, упражняясь с мечом, отдыхая от тяжелого меча во время уроков верховой езды, и затем снова упражняя руки, растягивая лук. Я привык всегда и везде приходить в полном вооружении, так что, когда мне приходится снимать с себя кожаную одежду с металлическими пластинами, чувствую себя как краб, которого извлекли из панциря.

Когда мне исполнилось восемнадцать лет, я обратился к королю Арагонскому с просьбой помочь мне покончить с Безье. Сам я, насколько это возможно, тайно снарядил своих баронов, так же как и я, желающих справедливого возмездия. С Арагонским пришли каталонские идальго, очень смелые, доблестные воины и благородные рыцари. Хотел бы я иметь таких подданных!