Застянки, в отличие от обычных сел, населяли, как правило, обедневшие дворяне. Отсутствие родовых земель и тугой мошны заставляло их работать наравне с простолюдинами. А то и тяжелее – ведь кметю, как ни старайся, в богачи не выйти, а тут остается всегдашняя надежда. Но не рядом с чернью. Уж коли мне приходится горбатиться на пашне, на лугу, в овине, в коровнике, рассуждали испокон веку жители застянков, так хоть рядом с такими же, как я, не на виду у простолюдинов, не на потеху немытой грязной толпе. К слову сказать, находились среди них и более вшивые, и живописнее оборванные, чем кмети, но гордость есть гордость.

Вообще-то лето – время страдное. Человеку, живущему плодами земли, отдыхать некогда. До рассвета встают, после заката ложатся, и все какие-то дела находятся неотложные. Телегу починить, лезвие косы подправить, плетень подновить, дырку под стенкой курятника, лисой прорытую, заделать. Это не считая пахоты, сева, сенокосов, работы в садах и на примыкающих к домам огородиках. Вот зимой отдохнуть можно. А лето… Ни отдыху, ни сроку. Казалось бы, чему удивляться? На обычный труд народ выбрался… Но настораживало именно отсутствие всякого определенного занятия у жителей застянка. Они не собирались в поле, не работали по дому, даже не травили байки – вот удивительное дело! Они просто тынялись от плетня к плетню, от хлева к овину. И при этом не разговаривали друг с дружкой. Даже, похоже, старались обойти соседей подальше.

– Все. Опоздали! – рыкнул пан Войцек.

«Куда опоздали?» – хотел спросить медикус, но не успел.

– За мной! Рысью, – скомандовал пан Шпара и устремился вперед.

Как ни были жители выговщины избалованы мирным житьем-бытьем, а оружие под рукой держали. Отряд Войцека, пропылив по улице между ладными, крытыми тесом постройками, вылетел на колодезную площадь и оказался под прицелом полудюжины арбалетов. Еще с десяток шляхтичей столпились у одного из домов. Он отличался ярко раскрашенными ставнями – с маками да петухами.

– Коронная служба!!! – заорал Ендрек во всю мочь, как и было заранее условлено. На последнем слове голос предательски сорвался, и получилось вовсе не так грозно и убедительно, как хотелось.

Поэтому медикус откашлялся и повторил:

– Коронная служба! Где старшиня?

Шляхта хранила молчание. Потом сквозь толпу протиснулся седоусый мужчина с кустистыми бровями и носом «уточкой». На его поясе висела неплохая сабля, судя по блестящим потертостям на ножнах, доставшаяся от прадеда, самое раннее. Он приосанился, расправил морщины жупана у пояса, откашлялся и сказал:

– Желеслав Клуначак, твоя мосць. Здешний старшиня – я. По какому делу, панове, ежели не тайна?

– Да так… – уклончиво качнул головой Ендрек. – Ищем одного человечка. Не встречались ли?

Старшиня посуровел, а стоявшие за его спиной шляхтичи еще больше сгрудились, словно желая спрятаться за спины друг дружке.

Пан Желеслав пожевал губами, разглядывая исподлобья всадников, а затем вздохнул:

– Быстро. Не ожидал. Или заранее знали?

– Или птичка на хвосте принесла? – послышался ехидный голос из толпы. – Хвост бы той птичке по самую голову…

– Тихо там! – не оглядываясь, осадил земляков старшиня. – Если вы за конокрадом…

– Ну? – Меченый подался корпусом вперед, наклонясь над конской холкой.

– Ну… Признаюсь, опоздали вы, панове.

– Что значит – опоздали? – не понял Ендрек.

– Да то и значит! – через плечо пана Желеслава крикнул высокий, зобатый шляхтич – чистый аист-черныш. – Всем миром били, виновного не сыщете!

– Где он? – помертвевшим голосом, чувствуя, как багровеет взгляд Хватана, а зубы пана Войцека сжимаются с такой силой, что прикуси ухналь и пополам разделит, не хуже зубила.

– Отведи! – тоном, не допускающим возражений, приказал сотник.

– Идемте, покажу, – просто и как-то обыденно ответил пан Клуначак.

Он внимательно посмотрел на верховых, сбил щелчком прилипшую к рукаву жупана соломинку, повернулся и пошел, широко шагая.

Толпа перед старшиней расступилась, пропуская и его, и Войцека со спутниками. Шляхтичи по-прежнему напряженно молчали. Хвала Господу, хоть арбалеты опустили.

– А что-то выговор у вас, панове, не тот какой-то… – на ходу рассуждал пан Желеслав. – Тут давеча… Ах, вот оно что! – Он хлопнул себя по лбу. – Вы от пана Адолика Шэраня?

Кто это такой, Ендрек не знал, но на всякий случай кивнул.

– То-то я гляжу, что так быстро за тем псом малолужичанским припожаловали. Давеча гонец в Выгов проезжал, так сказывал – какие-то разбойники, вроде как из приспешников князя Януша, пану Адолику замок пожгли. Прислуги перебили – ужасть. И удрали. Видно, им коней подпортили. А вы, панове, видать, из свиты тех панов, что к пану Шэраню в гости заехали…

– Ну да, – запоздало сообразив, что играет с огнем, кивнул Ендрек. – Мы из свиты пана Мржека.

– Кого?! – округлил глаза старшиня. – Мрыжека?

– Нет. Правильно говорить – Мржека. Вы как-никак шляхта, а не кмети.

– Не того ли Мржека Сякеры, что…

– Того. Могучего чародея и близкого друга пана Шэраня.

– Быть того не может! – Пан Желеслав даже споткнулся на ровном месте. – Я ж слыхал про того Мржека… Не может пан Шэрань… – Он осекся. Бросил взгляд из-под бровей на Войцека – должно быть, пан Шпара представлялся ему самым опасным и суровым. А ну, как за поругание честного имени этого самого, известного больше, как кровавый палач, едва ли не людоед, Мржека ему сей момент голову снимут острой саблей?

– Может, – сурово отвечал студиозус, испытывая при этом едва ли не мстительное блаженство. Пускай знают, с кем водится пан Адолик Шэрань – это имя он слышал раньше не раз, но не догадывался, в чьем замке едва не принял лютую смерть, – известный магнат и верный сторонник пана Жигомонта…

И тут они пришли.

Глазик лежал около навозной кучи за хлевом дальней от дороги усадьбы.

При виде сине-багрового, окровавленного, неестественно вывернутого тела у Ендрека оборвалось сердце. Не взаправду, конечно, а только на несколько мгновений перестало стучать и вроде как ухнуло куда-то вниз. А из желудка рванулся вверх долго копившийся там холодный ком первородного ужаса. Взлетел и ворвался в горло, обернувшись рвотным спазмом.

Чтоб не свеситься с седла и начать блевать на потеху окружающим, студиозус вынужден был вцепиться зубами в собственное запястье.

Помогло.

Он смог почти спокойно рассмотреть покрытое кровоподтеками распухшее лицо, висящий на тонкой ниточке глаз, который чубатый, любивший похабные рассказки малый берег, берег, да так и не сохранил. Жупана на Глазике не было, а рубаха, измаранная черной засохшей кровью, почти не отличалась цветом от избитого тела.

– Не взыщите, панове, – развел руками пан Желеслав. – Конокрад – он хуже грабителя с большой дороги. Только с насильником и сравнится. По обычаю, от дедов доставшемуся, мы его и обиходили. Не взыщите уж… Может, вам за него награда обещана, так мы это… какую-то малость посодействуем. Эй!!!