ее взглядом, я вижу только белую стену напротив зашторенного окна.

– Джек… – повторяю я.

Чтобы повернуть голову, времени ей требуется чуть больше обычного.

– Чего тебе, Санденс?

В ее взгляде нет жизни. Несколько жутких мгновений мне кажется, что на меня смотрит кукла Джек. Безликое соломенное лицо. Выжженные кочергой глаза. С ней что-то не так.

Нужно храбриться. Пытаюсь представить, что бы сделала она сама, дабы мне помочь. Потом обнимаю ее.

– На что ты смотришь?

Джек чуть поворачивается ко мне, но продолжает глядеть прямо перед собой и говорит:

– Они повсюду, Роб.

Эти слова едва слышно слетают с ее губ, с самого их краешка, будто в комнате есть кто-то еще, способный нас подслушать.

– Лезут через стены.

– Кто?

– Собаки-призраки.

– Не дури, – говорю я, хотя и сама чувствую себя не в своей тарелке. По всему телу пробегает легкая дрожь.

– Смотри! – восклицает она.

В ее голосе слышится такое неистовство, что я и правда гляжу, но вижу лишь зашторенное окно и стену, на которой виднеется глубокая царапина, оставшаяся после того, как нам однажды вздумалось поиграть на ней в сквош.

– Там ничего нет, Кэссиди, – говорю я, – ничегошеньки.

– Они здесь… – отвечает она, протягивает руку и шепчет: – Корица… Ко мне, девочка. Сюда, Джинкс. И ты, Джетро. Ты же ведь помнишь их, Роб? Они были всего лишь щенками, но Мия прикончила их из своей дадашки, сказав, что они слишком больные, чтобы жить. Вот Артур. Тоже ходил у меня в любимчиках, но из-за Мии заболел клещевой лихорадкой. Только потому, что она недостаточно внимательно за ним ухаживала. Есть и другие, Роб, столько тех, о ком я ничего не знаю. Все мертвые собачки. И всех спровадила на тот свет убийца Мия.

Джек плачет и дрожит. Я в таком шоке, что в голову даже приходит мысль позвать Мию. Но вместо этого говорю:

– Посмотри на меня. Возьми за руку. Там ничего нет.

– Сколько вокруг светлячков…

Когда Джек поворачивается ко мне, я не вижу в ее глазах ни слезинки. От страха она их так распахнула, что на них даже нельзя различить век. Сестра берет меня за руку. Мне кажется, что чтобы привычно прижать ее к сердцу, но вместо этого она выкручивает ее таким жестом, будто пытается свернуть кому-то шею.

– Ай! Джек, мне больно!

– Не хочу возвращаться, – говорит она, смотрит перед собой все тем же невидящим взглядом и дергает за каждый палец, словно желая их оторвать.

– Да больно же! – опять говорю я, чувствуя, как в груди нарастает паника.

Джек опускает голову. Я с облегчением вижу, что она, как в детстве, подносит мои пальцы к губам, чтобы поцеловать.

– Не заставляй меня, – говорит она.

До меня слишком поздно доходит, что ей вздумалось сделать. Когда зубы сестры вонзаются в мой большой палец, я вскрикиваю и награждаю ее увесистой пощечиной.

Джек тупо на меня смотрит и только теперь начинает плакать. Потом поднимает куклу Роб и прижимает ее к груди. Из уголка ее рта по подбородку на голову игрушки стекает тоненькая струйка крови. И не чьей-нибудь, а моей.

– Зачем я это сделала? – шепчет она кукле в головку, в то место, где положено быть уху. – Зачем?

Колли

Мама умолкает. Выглядит исхудавшей и опустошенной – будто все это время держалась только благодаря этой истории, которую хранила в душе. А теперь, поведав ее мне, сдувается, как мяч.

– Думаю, мне надо отдохнуть, Колли.

– Надо, так отдыхай.

Интересно, чем бы здесь заняться? Телевизора ведь нет.

Мама подходит к холодильнику. Из большого полиэтиленового пакета доносится запах мяса.

– Прости, солнышко, – говорит она, – тебе это все наверняка показалось очень странным.

– Позволь мне сделать это самой, – говорю я, – в смысле мясо.

Мама, должно быть, и правда страшно устала, иначе ее разрешения мне не видать как собственных ушей.

Спорю на что угодно, что стоит забраться на западный гребень, как я увижу ее сама.

Закат того же кроваво-красного цвета, что и требуха. Я горстями бросаю мясо через забор. Стейки, уже приобретшие коричневато-пурпурный оттенок, то есть начавшие подтухать, шлепаются на землю. В руках оказывается большой кусок мяса на кости, надо полагать, баранья нога. Такая тяжелая, что мне не перебросить ее через ограду. В конечном итоге я решаю ее бросить по эту сторону, чтобы никуда не тащить. Подберу на обратном пути.

Забираюсь на западный гребень, где солнце все еще освещает вершины Коттонвудских гор. И тут же вижу ее в арройо. Вот она, щенячья ферма. Какое дурацкое название. Об этом местечке я знаю все, специально изучала, чем занимались здесь Лина и Берт.

«Может, она привезла тебя сюда, чтобы сунуть в этот питомник?» – спрашивает Бледняшка Колли, заставляя меня подпрыгнуть. В последнее время она все больше помалкивает. Может, спит?

«Заткнись, – говорю я, – его в любом случае здесь больше нет». Это для меня не секрет. Мне нравится библиотека с ее уютным шелестом микрофиш.

Возвращаясь домой, я не столько слышу, сколько чувствую за спиной какое-то шевеление. Но когда оборачиваюсь, вижу лишь длинные тени от ветвей можжевельника. Мясо за оградой исчезло. Как и большая баранья нога, которую я оставила по эту ее сторону. «Ты погляди, а, – говорит Бледняшка Колли, – надо полагать, в заборе где-то образовалась дыра».

Я бегу в полумраке, чувствуя, как по всему телу ползают мурашки.

Мама выглядывает меня в окно, наморщив лицо, в котором явно читается тревога. А когда я вхожу в дом, обнимает, чему я не противлюсь. Не хочу ее снова бесить.

– Кто-то забирается к нам через ограду, – говорю я.

Мама бледнеет и отвечает:

– Колли, ты больше не будешь выходить на улицу одна.

После чего обходит дом, закрывает двери и окна, запирает ставни.

– Пустыня может казаться безжизненной, но в действительности это совсем не так, – говорит она, качая головой, – соседей здесь предостаточно. Павел то и дело пугал нас историями о…

Мама закрывает глаза и судорожно сглатывает.

– Ладно, не бери в голову…

Выглядит она уставшей и безобидной. Но я еще помню, как у нее побагровело лицо и как она орала, будто мартовская кошка. Вечером накануне нашего отъезда ударила меня, а по приезде сюда то и дело трясла за плечи, вопила, разбила мой фотоаппарат. Да, она точно неуравновешенна.

В случае опасности вариантов реагировать только три – бежать, бороться или попытаться подружиться. Какой из них выбрать, я не знаю.

Я иду к маме в спальню и открываю дверь. Она спит. Смотрю, как она дышит, скольжу взглядом по щеке и губам. Одна