– А теперь пусть Хуго рассказывает, – остановила одна из них поток болтовни.

– Чего ты хочешь от него, он еще подросток.

– Он с нами уже полтора года, интересно же, что там у него в голове вертится.

Марьяна вмешалась и сказала:

– Ни о чем другом ты думать не можешь, все об одном и том же.

– Двенадцатилетние уже знают, что такое грех.

Хуго внимательно слушает и получает удовольствие от их острословия, нахальства и проницательности. Он уже отметил, что между их мыслями и разговорами нет большого различия. Они рассказывают обо всем, что их радует или огорчает, хотя и не одним и тем же тоном.

Повторяющиеся угрозы Виктории, что припасы подходят к концу, уже их не пугают. Одна ей сказала:

– Хорошо хоть, что ты не геенной огненной нас стращаешь.

– Я-то стращаю, да что толку в этих угрозах, если уши заложены.

– Не беспокойся, когда-нибудь и мы вернемся в лоно религии.

– Наверное, я не сподоблюсь дожить до такого дня.

– Мамаша, нельзя терять надежды.

– Вы только поглядите, кто говорит, – ответила Виктория, делая странное движение головой.

Слово „Бог“ тут не редкость. О нем не раз разгорались споры, и чувство подсказывает Хуго, что если бы в зал вошел священник или монах, женщины упали бы на колени, замерли на местах или взмолились об отпущении грехов. Он слышал, как одна из них пространно объясняла:

– Бог в каждом месте, нет такого места, где бы Его не было, Он даже здесь присутствует, на этой помойке. Это мы от Него отдалились, а не Он от нас.

– Ты не права, я все время о нем думаю, – ответила другая.

– Кабы ты все время о нем думала, не была бы тут.

– Я тут потому, что нет у меня выбора.

– Это отговорка. Это нам ты можешь рассказывать, а не Господу. Господь знает в точности, что правда, а что вранье.

При этих словах женщина замолкла, но ненадолго. Внезапно она разразилась слезами. Услышав ее плач, вокруг нее собрались товарки и сказали:

– Да не слушай ты ее. Ты ведь ее знаешь. Недостатки она ищет у других, только не у себя.

Внезапно появилась мадам. Со времени ухода сторожа со своего поста она стала осторожнее и больше никому не угрожает. Она красивая женщина и могла бы быть здешним женщинам матерью. Она говорит по-украински и уснащает свою речь немецкими словами. Ее появление поразило Ху го.

– Как поживают мои девчата? – обратилась она к присутствующим.

– Мы без работы и ведать не ведаем, что с нами будет. Может, посоветуешь, что делать? Ты нам мать, – сказала одна женщина помоложе, которая порядочно выпила, но не опьянела.

– Посоветовать? Я? Вы жизнь знаете получше меня.

– У нас не было времени на раздумья, трое мужчин за ночь кого хочешь могут отупить.

– Не преувеличивай, было много ночей, когда ты спала одна и тебе даже подавали завтрак в постель.

– Что-то я такого не помню.

– У меня все твои свободные ночи записаны.

– Любопытно, мое тело их не помнит.

У мадам твердые взгляды: „Профессия есть профессия. Если ты выбрала эту профессию, нечего видеть в этом наказание, неудачу или черт его знает что еще. В каждой профессии есть свои недостатки и свои маленькие удовольствия“. Что касается мужчин: „Есть мужчины – дикари, которых нужно ставить на место, но большинство относятся к женщине по-доброму“.

– Когда ты в последний раз спала с мужчиной? – нахально спросила ее одна из женщин.

– Я мужиков знала, когда тебя еще на свете не было, – не осталась мадам в долгу.

– Может, когда-то они и были добрые, только не сейчас.

– Человек не меняется, каким был, таким и будет.

Мадам не скрывает от них, что чересчур мягкие и утонченные девушки ей не требуются.

– Даже в нашей профессии можно соблюдать манеры и достоинство, но для этого нужно не быть бесхребетной.

Хуго возвращается в чулан и говорит себе: „Я обязан записывать все, что со мной происходит, чтобы всегда помнить, что я видел и слышал. Мама это прочитает, содрогнется и скажет: „Боже милостивый!“, но папа это воспримет добродушно. Странности и двусмысленности всегда его забавляли. Он скажет: „Похоже, Хуго уже не тот, кого мы знали. Он возмужал раньше своего времени, и что, будем его за это наказывать?““

46

Угроза повисла в воздухе и ощущается за каждой трапезой. Продуктов осталось только на два дня, а потом каждая из женщин будет предоставлена сама себе. Заведение закроется, и оно и к лучшему. Русские не знают жалости. Над каждым, кто сотрудничал с немцами, устроят судилище на городской площади. Эта угроза, которую Виктория не перестает повторять дрожащим голосом, не производит на женщин впечатления. Они поглощены предоставленной им свободой и говорят:

– Владыка небесный, который заботился о нас до сих пор, продолжит это делать и дальше.

– Уж эта Его забота…

– Нельзя быть неблагодарными, мы не голодали и не дрожали от холода.

– Ага, нас всего лишь давили.

На каждое слово и на каждую фразу следует ответ. Бывают разногласия, но не ожесточенные споры. Хуго сидит и всматривается в них: лицо каждой имеет свое особенное выражение. Они не выглядят унылыми или подавленными, а стараются использовать предоставленную передышку. Они часто говорят о себе в третьем лице – так они чуть-чуть отдаляют себя от той жизни, которую ведут. Не раз он слышал:

– Я себя ненавижу.

– Так ступай в монастырь и там не будешь сама собой.

– Эта идея не так плоха, как раньше казалось.

– С трудом представляю себе, как ты умерщвляешь свою плоть.

Когда Хуго один в чулане, он вспоминает их лица и видит каждое из них по отдельности. Иногда ему кажется, что уже годами знаком с ними, но лишь сейчас они сбросили со своих лиц покрывала. Внезапно он пожалел о том, что мама не может его понять и ему приходится скрывать от нее эти сильные ощущения. А вот дядя Зигмунд, подвыпивший и веселый, внушает семейству:

– Насчет Хуго не беспокойтесь, он получает отличный урок. По алгебре и тригонометрии экзамен сдали и позабыли, а хорошо, что он уже в раннем возрасте увидел жизнь в ее неприкрытой наготе. Увертки да отговорки, которые чуток приоткрывают, а два чутка прикрывают, еще никому не принесли пользы. Пришло время перестать обманывать и себя, и окружающих.

На следующий день Хуго вошел в зал, и что же он увидел? Все женщины стоят на коленях, а напротив них на стуле водружена икона Иисуса. Виктория стоит возле коленопреклоненных женщин и читает вслух, а они повторяют:

– Иисусе милостивый, прости нам наши прегрешения. Из-за множества грехов и нечистоты не видели мы Тебя. Ты милосерден и творишь добро, не забудь Твоих дочерей и не оставь их тонуть в болоте греха. Спаси нас в милости своей.