Умная и наблюдательная английская королева дала довольно точный портрет русского императора, но и здесь много неточностей и упущений, хотя о деспотическом характере русского царя сказано верно и умеренно.

Используя свои агентурные данные, правители Франции, Англии, Турции, Австрии увереннее стали смотреть в сторону России, русский император допускал такие дипломатические ошибки, его решения были столь быстры и необдуманны, особенно вторжение русских войск в Дунайские княжества, принадлежащие издавна Турции, что европейские государства решили наказать строптивого царя за его необдуманные решения…

Тем более из Министерства иностранных дел России ушла секретная информация о первоначальных захватнических планах и разрушении Турции с захватом Константинополя, и в западных газетах поднялась такая травля «российского жандарма», что Николай Первый вынужден был подумать о личном свидании с австрийским императором и прусским королем, чтобы подробнейшим образом обсудить кризис в европейских делах.

Были разосланы депеши в Вену и Берлин, назначено место встречи в местечке Ольмюц, куда в начале сентября текущего года должны приехать и императоры со своими свитами. Естественно, встреча эта была тайной.

Вскоре стало известно, что император Николай отправляется в Москву для инспектирования московских войск. Неожиданно для Дмитрия Алексеевича и он получил приглашение сопровождать военного министра Долгорукова для исполнения поручений, которые могут возникнуть в ходе работы.

29 августа получил предписание, срочно собрался, а 30 и 31 августа поехал повидаться с семьей перед дальним отъездом.

Царский поезд уже отбыл из Петербурга, Милютин поехал вслед за ними.

Поместили его в Кремле, работа та же самая, но придворная жизнь при царе мало устраивала его: суета, военные смотры, разъезды.

В эти дни было решено отправить 13-ю дивизию в Сухум, а одну бригаду из 14-й дивизии с двумя батареями отправить из Одессы в Севастополь.

Через Смоленск и Варшаву император Николай Первый отправился на свидание с австрийским императором Францем-Иосифом, только недавно взошедшим на австрийский престол. Вновь удивило Милютина предписание военного министра сопровождать императора в этой поездке: у министра заболела жена, он уезжает в Петербург, а Милютин будет сопровождать графа Владимира Федоровича Адлерберга, который заведовал Военно-походной канцелярией и о военных делах докладывал императору.

Владимир Федорович Адлерберг был одним из самых доверенных лиц Николая Первого, участвовал в войне с Наполеоном, как офицер гвардии вошел в доверие великого князя Николая, стал его адъютантом, принимал активное участие в судебной комиссии по делу о декабристах, был главноуправляющим почтами, а в 1852 году назначен министром императорского двора, пост высокий и самый близкий к императору. Вот ему-то и подчинялся Дмитрий Алексеевич Милютин. Но как только отправился за императорским поездом, сразу почувствовал, что он едет как бы вне свиты, как бы неприглашенный, ни в одном списке он не значился.

Повсюду, куда бы ни прибывал Милютин, его ждали документы из Петербурга, которые он срочно должен был прочитывать и давать свои рекомендации. Владимир Федорович докладывал их императору, от которого тут же следовали указания.

Варшава пышно приветствовала своего властителя, на улицах было полно народу, в храмах торжественно служили, наместник повсюду сопровождал императора, особенно удачен был высочайший смотр войскам, которыми командовал генерал-адъютант Панютин. А вечером император и его свита присутствовали на парадном спектакле. Милютин и его коллеги по Военно-походной канцелярии принимали участие во всех мероприятиях. Уж слишком много суеты, разъездов, к которым так не привык профессор Милютин, отвыкший от такого образа жизни. А вскоре он очутился в неловком положении. Как-то за обедом во время путешествия в Ольмюц Милютин опоздал к накрытому столу, все стулья были заняты, как и все обеденные приборы. Милютин смутился, все взгляды были устремлены на него, в том числе и взгляд самого императора. «Как мне поступить? – подумал Милютин. – Выйти из комнаты и обедать вместе с фельдъегерями, писарями и прислугой? Нет уж, этому не бывать…» Он взял стул и сел между своими коллегами из Военно-походной канцелярии. Какая-то безотчетная решимость толкнула его на этот поступок, он, сильно взволнованный, не сразу пришел в себя, но потом ему не приходилось бывать в таком положении: всегда за царским столом ему было отведено место и прибор.

Торжественная поездка продолжалась, императору приходилось надевать то австрийский мундир, то прусский, вся свита ехала в парадных мундирах.

«На предпоследней станции Прерау встретил Государя сам Император Франц-Иосиф с блестящей свитой, – вспоминал Милютин. – В то время ему было всего 23 года от роду; он имел вид незрелого, жидкого, белокурого юноши. При встрече Император Николай обнял и расцеловал юного монарха; затем, войдя в комнату, представил ему свою свиту, после чего представлена была Императором Францем-Иосифом его австрийская свита. В Ольмюц оба Императора въехали вместе, в одном экипаже; встреча была блестящая. Всей русской свите отведены были прекрасные помещения в самом дворце».

На следующий день состоялся торжественный смотр австрийских войск под общим командованием графа Братислава. Потом многочисленные встречи с гостями, а среди них были прусский наследный принц, два баварских принца, владетельные герцоги, младшие братья австрийского императора.

Милютин узнал также, что в свите австрийского императора можно было заметить и французского генерала со своими офицерами, направленного для встречи с Наполеоном Третьим. Все это значительно осложняло переговоры между императорами и прусским королем.

Удивило Милютина другое… Уж слишком много внимания император уделял парадной шагистике, внешнему облику солдат и офицеров, мало или недостаточно следил за снаряжением своей армии: одно дело вытягивать носок при парадном шаге, стройно и в ногу ходить, а совсем другое – уметь стрелять, иметь патроны, иметь батареи и снаряды к ним.

Всему этому не уделялось особого внимания: главное – парадность…

В Варшаву вновь приехали австрийский император и прусский король, снова парады, смотры размещенных здесь частей, снова Николай Первый был доволен удивительным состоянием своих частей, гордился тем, что фельдмаршал князь Варшавский Паскевич хорошо подготовился к встрече двух императоров и прусского короля, не ударил в грязь, поддержал марку русской армии.

Но вся эта парадность как бы отступала на второй план, происходили тайные переговоры между императорами и прусским королем. Совсем недавно Вена приняла решение и разослала его европейским державам, в конце сентября 1853 года было принято такое же решение, что и в Венском послании, на совещании был принят проект, которым Россия, Австрия, Франция и Великобритания гарантируют самостоятельность и независимость Турецкой империи от всяких захватнических притязаний. Слухи смутно доносились из тайных переговоров до Военно-походной канцелярии, но вскоре Милютин понял, что поездка Николая Первого не принесла ему того, что он ожидал, – ни Австрия, ни Пруссия не поддержали его в дележе богатств «больного человека». Более того, Франция и Великобритания потребовали, чтобы Россия увела свою армию из Дунайских княжеств, а союз между Францией и Великобританией стал еще прочнее, уже в открытую начали поговаривать о том, что Австрия уже не помнит о русской армии во главе с Паскевичем, разгромившей венгерских повстанцев и вернувшей Венгрию в лоно Австрийской империи. «Удивила Австрия мир своею неблагодарностью», – часто думал Николай Павлович о своей поездке в Ольмюц и Варшаву, вспоминал две записки князя Варшавского на имя императора на случай войны с Турцией: в одной из них он предлагал переправиться через Дунай, осадить крепости Силистрию, Варну и Шумлу, а во второй предлагал усилить кавказские войска и ударить по Турции, тут же предлагал снять укрепления Черноморской береговой линии; во второй записке, присланной через несколько дней, отказывался от наступательных операций в Европе и настаивал занять крепкую оборону, а наступление усилить лишь в Азиатской Турции. Но даже такое не очень-то уверенное мнение фельдмаршала Паскевича было очень дорого императору, разрывавшемуся от противоречий.