— Если ты собрался прочитать мне еще одну лекцию, то можешь не утруждать себя, — вызывающе произнес Тим. — Я рад, что согласился, и ничуть не чувствую себя виноватым.

— Нет-нет, я не за этим тебе позвонил. Мне правда интересно. Я ведь несу кое-какую ответственность. В конце концов, это я рассказал тебе о сайте, — как можно безразличнее сказал Грэм.

Тим ощетинился:

— Не надо представлять дело так, будто я не слышал об этом. Насколько мне известно, ты первый это сделал.

Ему не понравилось, что Грэм ставит себе в заслугу то, что Тим впервые в своей взрослой жизни, да вообще в жизни, добровольно решился на мужественный шаг.

— Ну ладно, и все-таки, как прошел пикник?

Тим глубоко вздохнул, набрав полную грудь воспоминаний, которые приятно волновали его со вчерашнего дня.

— Невероятно, — ответил он. — Замечательно.

Грэм простонал в душе. Он не это собирался услышать. Ему нужны были подробности, аналитический разбор встречи, описание чувств и, самое главное, — какие у Тима остались впечатления.

Однако Тим превратился в школьника-подростка, который так и сыплет прилагательными в своем первом любовном письме: «Она такая красивая…»

— Извини, что перебил, — сказал Грэм.

Ему не нравились беседы такого рода, но раз уж он находился в офисе, в окружении коллег, которые молча работали, ему хотелось, чтобы разговор был как можно более коротким и содержательным. Он даже надел свой самый неинтересный галстук со сдержанным логотипом компании мобильных телефонов, который выиграл в лотерею, чтобы избежать внимания к своим телефонным переговорам. Между тем все коллеги смотрели на него через стекло офисной двери.

— Так что же произошло? — спросил он.

Что произошло? Да Тим ни о чем другом и не думал.

Элисон встретила его у вокзала и отвезла в парк, находившийся в пяти минутах езды.

— Это мой дом, — небрежно бросила она, когда они проезжали мимо крошечного коттеджа.

Тим выгнул шею, но мельком увидел лишь заднюю часть дома, который они быстро оставили за спиной. Таково было намерение Элисон — мучить его неизвестностью.

Тиму понравилась поездка. Он воспользовался случаем, чтобы всмотреться в лицо Элисон, пока она вела машину. После их первого обеда он отметил, что тогда не обратил никакого внимания на ее внешность. Это его позабавило. Он все еще представлял себе ее подростком.

Однако при ближайшем рассмотрении стало заметно, что она постарела чуть больше, чем он сам. Вокруг рта и глаз прочно обосновались мимические морщинки. Глаза, которые, как он когда-то думал, были цвета чистого шоколада, потускнели. Эффектная черная подводка и коричневые тени отвлекали внимание от ее слабого рта. Но хотя Тим и видел в ней физические недостатки, он по-прежнему был во власти своих представлений о ее красоте.

На Элисон было длинное красное вельветовое платье, которое отлично подходило к ее волосам. Волосы! Только сейчас Тим заметил, что она их красит. Ядовитый рыжий цвет свидетельствовал о чрезмерном увлечении хной, из-за которой волосы стали похожи на сухую солому. Однако то, что она красится, свидетельствовало о ее стремлении к постоянным переменам, чего он не любил.

— Что это с твоей прической? — с огорчением спросил он.

Элисон весело покачала головой:

— Не поверю, что ты только сейчас заметил. На прошлой неделе ты час сидел напротив меня и не обратил внимания, что я уже не брюнетка!

Тим и сам этому удивился.

— Это потому, что твоя внешность никогда не имела для меня значения. То, что ты красивая, это, конечно, плюс, но особенной тебя делало все остальное.

Элисон игриво нахмурилась:

— Я могла бы и рассердиться на это. Большинству женщин, вопреки современному феминистскому учению, нравится, когда на их внешность обращают внимание.

— Прости, — растерялся Тим.

Он давно свыкся с тем, что Милли и ее подруги превратились в клонов после рождения первого ребенка. Если не считать редких вечеринок, все решения относительно внешности, казалось, диктовались практичностью.

Удобные туфли, простые прически, неброская одежда, — все дорогое, все выполняет двоякую роль: женщина заявляет о своей приверженности конформистскому стилю жизни и получает возможность уничтожить все до последнего проявления индивидуальности.

Но все это не волновало Тима, совсем не волновало. Даже если бы Милли носила желтые юбки-плиссе, это не поколебало бы его убежденности в том, что брак у него не сложился.

Элисон всему придавала значение. Она была все такой же сильной, самоуверенной, упрямой и решительной девушкой, как и в восемнадцать лет. И была так же красива. А детали не важны.

— Да ты не волнуйся, — слегка коснулась она его руки. — Я помню, что ты за человек. Не нужно мне ничего объяснять.

Тим почувствовал невыразимое облегчение. Пока Элисон не произнесла эти слова, он и не знал, что уже много лет ждет, чтобы кто-то сказал их, чтобы кто-то освободил его от необходимости что-то объяснять.

Конечно, Милли хорошо его знала. Но ей всегда хотелось еще и понять его. Она постоянно задавала ему вопросы, на которые он не хотел отвечать, и всегда пыталась найти сложную мотивацию, тогда как он был неизменно прост. Ему пришло в голову, что какое-то время назад она перестала на него давить. «Вот и хорошо», — язвительно подумал он.

Элисон провела его по тропинке к небольшой, поросшей травой просеке, окруженной высокими деревьями. Деревья стояли так близко друг к другу, что это создавало впечатление стены.

— Тут как в помещении, но под открытым небом, — с удивлением произнес Тим.

— Проходи, садись, — сказала Элисон. — Я умираю от голода.

Она раскрыла сумку от «Теско», где накупила сандвичей, салатов и пирожных, которых хватило бы для пирушки на компанию по меньшей мере человек из восьми. Пирогов со свининой не было, как не было и клубники. Тим понял, что ему будет что рассказать Грэму.

— Фантастика! — смеясь, сказал он.

— А что тут смешного?

— Тут нет ничего домашнего, низкокалорийного или натурального. И ты все это купила. И даже не у «Маркса и Спенсера»! Милли не назвала бы это пикником. Если в процессе приготовления пищи или ее потребления обошлось без мук, то у моей жены возникает ощущение, что она не состоялась как хозяйка, мать и всеобщая кормилица. Меня удивило, как все просто.

И тотчас Тим почувствовал неловкость. Он впервые заговорил с Элисон о Милли, и заговорил неуважительно. Он попытался вспомнить что-нибудь положительное, чтобы загладить вину. Он даже подумал, что если сумеет в разговоре с Элисон сформулировать проблемы своего брака, то им с Милли будет легче над ними работать, но сам не поверил в это.

— Все в порядке, — сказала Элисон, на сей раз касаясь его руки чуть более настойчиво. — Ты не предаешь свою жену, если считаешь, что я лучше организую пикники!