Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я знаю, доктор, – перебил Дженнисон. – Я знаю, что написано в словарях, энциклопедиях и медицинских справочниках. Уверяю вас, это оно – дежавю. Я смотрю на что-то или кого-то и вспоминаю вдруг… Доктор, ключевые слова именно «вспоминаю» и именно «вдруг»… Уже видел, бывал… Тексты не приходили мне в голову, как озарение, я их вспоминал, понимаете?
Он замолчал. Лежал, бросал взгляды в сторону доктора. Фаулер тоже молчал, ожидал продолжения.
– Почему все-таки, – спросил он после паузы, – вы именно сейчас обратились к специалисту?
– Видите ли, доктор… Я стал бояться. Никогда прежде такого не было. Я боюсь…
– Чего? – мягко спросил Фаулер.
– Он меня убьет!
Это был крик из глубины сознания.
Фаулер коротко вздохнул. Избавлять пациентов от фобий он умел. Страхов у людей – даже вполне нормальных – неисчислимое множество. Чего только люди не боялись! Однажды Фаулеру пришлось работать с женщиной, боявшейся, что ее похитят пришельцы. Двадцать восемь лет, замужем, дочке полтора года. Возможно, синдром возник как следствие послеродовой депрессии. Она мучительно, до потери сознания, стала бояться, что с неба опустится летающая тарелка, откуда выйдут маленькие зеленые человечки (такие, каких показывали по телевизору), утащат ее на корабль и начнут производить над ней бесчеловечные опыты, похуже, чем пресловутый Менгеле. Фаулеру удалось купировать приступы, а потом и вовсе избавить пациентку от навязчивых страхов. Всего семь сеансов.
– Он – это кто?
Пациент поднял на доктора взгляд, в котором теперь легко прочитывалось страдание.
– Таубер. Ее муж.
– Таубер, – повторил Фаулер. Это имя еще не всплывало в разговоре. И при чем здесь так называемое дежавю, о котором Дженнисон столько распространялся? – Муж… простите, чей?
Губы пациента едва заметно шевелились, будто он готовил и проговаривал текст, чтобы рассказ прозвучал как по писанному. Не получилось.
– Я был женат. Я говорил? Да. У меня сын. Сюзи ушла три года назад… Это было ужасно, но в нынешнем марте… сейчас август… значит, уже полгода… как бежит время… Я не сказал, что ее зовут Шарон? Она работает в монтажной, мы познакомились… Неважно. То есть, важно, конечно. У меня какое-то время не было дежавю, и я… Когда увидел Шарон, вспомнил, что мы уже знакомы… давно… Вспомнил, как мы встречались… Ну, вы понимаете. И конечно, точно знал, что вижу ее впервые. Я сказал Шарон: «Мне кажется, мы знакомы». Обычное дело, но она смутилась. Я хотел объясниться… Сказать о дежавю… Но Шарон, оказывается, поняла меня иначе и сообщила, что вообще-то замужем. Муж, слава богу, работает не на студии, так что… В том смысле, что нет опасности случайно столкнуться. Честно говоря, когда была Сюзи, я тоже, знакомясь с женщинами, не сразу говорил, что женат. Может, вовсе не говорил. Конечно, то, что Шарон замужем, осложняло… Приходилось… Ну, обычные меры предосторожности. Я приводил Шарон к себе, и мне казалось, будто собственную квартиру вижу впервые, но когда-то здесь уже бывал. Всякий раз возникало чувство… Как вам объяснить… Ощущение или опасности, или покоя. Однажды ощущение опасности оказалось таким сильным, что, уже открыв дверь, я опять ее захлопнул, бормоча какую-то чушь: лучше, мол, сегодня посидеть в кафе…
Дженнисон нервно сцепил ладони, сделал паузу, будто заново переживая тот случай, и Фаулер попробовал вернуть рассказ к началу.
– Вы сказали, что муж…
– Да!
Пациент неожиданно пришел в возбуждение: одна рука бесцельно сжимала и комкала бумажную простыню, другой рукой Дженнисон расстегивал и застегивал верхнюю пуговицу на рубашке, довольно мятой, как обратил внимание Фаулер, заметив также небольшое темное пятно, видимо, от кофе, на правом рукаве.
– Шарон замужем восемь лет, – заговорил Дженнисон, перестав возиться с пуговицей, но продолжая мять бумагу. Он немного совладал со своими нервами, и слова звучали теперь спокойно и без пауз, говорил он короткими фразами, но напряжение в голосе Фаулер прекрасно ощущал.
– Детей у них нет. Сначала не хотел Таубер. Потом – Шарон. Таубера это бесит. Он хочет сына. А Шарон хочет меня. Таубер сказал, что, если она подаст на развод, он ее убьет. Две недели назад мы пошли с Шарон в кафе. Когда вошли, возникло сильнейшее дежавю. И страх. Он накатил, как цунами. Я подумал о Таубере. Он мог нас здесь застать. Я схватил Шарон за руку и повел в другое кафе. Она была шокирована. Дала понять, что я чокнутый. Вечер закончился размолвкой. Потом было еще несколько дежавю. Точнее – семь. Да, точно семь. Еще раз в кафе. Два раза на перекрестках, когда мы стояли у светофора. Четыре раза у меня дома. И всегда – страх. Ощущение, что сейчас меня убьют. И я знал – кто. Вспоминал тень. Кто-то стоял за моей спиной и поднимал руку. Я вспоминал только тень, и дежавю тотчас прекращалось. Оставалось ощущение смертельного ужаса. Шарон не понимала причины. А я не мог ей сказать, что Таубер все о нас знает и убьет не ее, а меня. Может быть, в кафе. Может, на улице. Или у меня дома. Ворвется, застанет… Конечно, я запирал дверь. Но он мог сделать копию ключа. Ведь ключ был у Шарон. Я ей дал дубликат, чтобы она могла приходить в мое отсутствие. Глупо, я понимаю. Последние недели ужасны. Я больше не могу, доктор!
Дженнисон схватил Фаулера за руку и сжал ладонь так, что доктор не сдержал крика. Он осторожно высвободил руку и сказал успокаивающе:
– Все в порядке, Дженнисон. Все хорошо. Здесь вам нечего бояться. Здесь вы в полной безопасности.
В голову пришла мысль, и Фаулер добавил:
– Когда вы вошли в кабинет, у вас было дежавю. Вы не испытали по этому поводу беспокойства или, тем более, страха?
– Нет, доктор. Никакого.
– Отлично.
Мобильник, лежавший в нагрудном кармане Фаулера, завибрировал, напоминая, что время приема подходит к концу, и через минуту в дверь постучит Дорис. Следующий пациент в приемной ждет своей очереди.
– Здесь, – сказал доктор, – вы в полной безопасности, и здесь вам помогут. Думаю, нескольких сеансов хватит, чтобы избавить вас не только от страхов, но и от того, что вы называете дежавю.
Уверенности в этом у Фаулера не было – пожалуй, впервые в его практике.
– Следующий прием… Я постараюсь найти поближе… – Фаулер повернулся к