«любит – не любит». Пальмы, дрожа, царапали воздух пожелтевшими кистями. Солнце пыталось протиснуться в щель между тяжелыми, набухшими тучами. Старики натягивали поглубже шерстяные шапочки, добавляли виток шарфа вокруг морщинистых шей, но столик кафе не покидали. Это было их утро – отдавать его ветру они не собирались. Руки, обхватившие чашки, тряслись, и кофейные волны оставляли над губами пенку. 50 лет старики крутили баранку, красили и шпаклевали, а может, копались в чьих-то неисправных кондиционерах... Теперь пришло время заняться чем-то поспокойнее. Например, управлением страны.

– Это будет наша последняя война, – провозгласил тощий, возвышающийся над остальными, как Адмиралтейский шпиль. Тощий поднес было чашку ко рту, но остановился, заметив, что она пуста, и с еще большей горечью продолжил: – Да, последняя война. Мы уже не так сильны, как прежде. Совсем не сильны. Все это знают. И наши соседи это знают...

– Ты всегда был пессимистом, Шломо, – прервал его Ицик – маленький, съежившийся, словно шерстяной свитер после стирки, старичок. – Мы очень и очень сильны.

Ицик сделал глубокий глоток и прикрыл глаза, радуясь то ли горячему кофе, то ли мощи свой страны:

– Впереди много войн, очень много войн.

И все согласились с Ициком:

– Нельзя быть таким пессимистом. У нас впереди еще много войн.

Пишете музыку

Виталик узкоглаз, невысок и коренаст. Его ноги кажутся еще короче из-за доходящих до колен шортов. На поясе сумочка, в которую Виталик складывает деньги за прокат лежаков, зонтиков и низеньких пластиковых столиков. Чаще всего я вижу его прислонившимся к стене кафе и обнимающим официантку. Виталик нашептывает официантке что-то ласковое, но стоит новому пляжнику ступить на его территорию, любимую отодвигают и, приплясывая под несущуюся из огромных черных динамиков «А-а-рам-зам-зам... а-а-а рам-зам-зам...», Виталик спешит предложить:

– Стульчик будем брать? 15 шекелей. Зачем вам пачкаться в песочке...

Я прохожу мимо каждый день и не могу разобрать, одна и та же у Виталика девушка, или они все похожи: высокие, стройные, светловолосые.

Сегодня Виталику легко торгуется: с моря дует сильный ветер, засыпая глаза пляжников песком. Загорать можно только, спрятавшись за зонтик, как за щит. Разобрали все, остался один, последний, но его для кого-то берегут, поставив рядом табличку: «Занято». Увидев меня, Виталик замахал, указывая на зарезервированное место:

– Это для вас. Платить не надо.

Для меня? Мы ведь даже не здороваемся... Но Виталик уже взял мою пляжную сумку, бережно поставил на лежак, предварительно смахнув песок щеткой.

– Вы, говорят, классную музыку пишете!

Я растерялась:

– Музыку? Я? Музыку, нет... Рассказы. Я пишу рассказы. У меня книга «А вечером танцы»...

Виталик пренебрежительно махнул рукой:

– Не, не это. Вы, говорят, музыку на диск пишете. Из Интернета. Ну там, сальса. Латино. Сделаете? Три диска: латино, потом что-нибудь прикольное и блюз для вечера.

Вы не Люда?

Старушка в купальнике с ромашками полистала мою книгу.

– Беру. Только у меня с собой нет денег.

– Ладно, – разрешила я, – отдадите деньги завтра. Вы завтра придете?

– Конечно, – обрадовалась старушка, – я каждый день прихожу плавать. Меня тут все знают, я Люда.

Назавтра Люда не пришла плавать. Вообще в тот день мало кто отважился залезть в воду. Северный ветер пригнал мусор из Яффо: немногочисленные купальщики, проплыв несколько метров и намотав на себя полиэтиленовые пакеты, обрывки бумаг и еще какую-то гадость, выскакивали на берег и мчались под душ. Говорят, владельцы арабских ресторанов специально сбрасывают в море содержимое мусорных контейнеров. Мусор шел сплошной полосой три дня. Потом северный ветер сменился восточным, море очистилось, пляжники вернулись на свои позиции, а Люда все не появлялась. Я всматривалась в купальники старушек. Были купальники в ярко-красных маках, встречались зеленые розочки, тюльпаны, пальмы, лилии и даже арбузы: ромашек не было. Наконец, углядев нечто белое с желтым на черном фоне, я бросилась вслед за пожилой женщиной.

– Простите, вы не Люда?

– Не Люда... – испуганно прошептала старушка. Извинившись, я поспешила отойти. Но «не Люда» побежала за мной. – Одну минуточку! Подождите, пожалуйста! У меня троюродная сестра во Владивостоке, Люда. Говорят, мы очень похожи. Вы меня с ней не перепутали?

Люда сама меня нашла через неделю. Ссыпала в ладонь мелочь, сказала «спасибо».

– Вам понравилось? – спросила я.

– Понравилось, – ответила Люда, – И дома одобрили. Сказали: надо поддерживать начинающих авторов.

Я так и не поняла: понравилось или надо поддерживать авторов?

Завхоз

Впервые я увидела его в августе: стоял, широко расставив ноги и надвинув на глаза армейскую кепку камуфляжной раскраски. Он всегда выбирал одно и то же место – возле плаката: солнце протягивает к загорающим лучи, переходящие в клешни рака. Иногда он разговаривал с кем-то по мобильнику, размахивая рукой, словно диктуя приказ. Я мысленно окрестила его «боссом». В октябре плакат «опасное солнце» убрали, и босс передислоцировался к столбу с табличкой: схематичный человечек плывет по волнам. Когда почему-то убрали и столб с человечком, босс «переехал» к третьему столбу. Третий столб был без каких-либо предупреждающе-запрещающих надписей. Моя подстилка находилась рядом, и мы с Боссом разговорились. Он рассказал, что сидит на пособии по безработице, очень этому рад: 16 лет пахал, теперь можно отдохнуть, деньги-то идут. Директор каждый день лично звонит, просит вернуться. Говорит, без тебя вся работа стоит. Но он до ноября – ни-ни. Подождут.

– Кем вы работали? – спросила я.

– На заводе, – ответил Босс, и я уважительно посмотрела на его мускулы, но тут он добавил: – Завхозом. Меня в любую гостиницу с руками и ногами...

В декабре испортилась погода. Босс по-прежнему приезжал на море. К пляжу не спускался. Стоял, смотрел с парковочной площадки как, разгоняемые ветром, носятся по морю парусники. С армейской кепкой он не расставался даже в машине, но однажды ветер сорвал ее и покатил по склону, подбрасывая. Рискуя сорваться, Босс догнал кепку и поспешно нахлобучил, но я успела заметить толстые складки на шее, торчащие из абсолютно лысой головы уши и глубокие морщины на лбу. Похоже, ему совсем не пятьдесят, как мне казалось раньше, а все шестьдесят.

В начале апреля Босс приехал веселый.

– Последний день гуляю: завтра выхожу на работу!

Я тоже обрадовалась:

– На старое место? Или нашли что-то новое?

– Новое! – закричал Босс. – Оч-чень крутая фирма! – И показал почему-то в сторону моря: – Там.

Но назавтра я снова увидела его