Пока Давид вещал о взаимных правах и обязанностях детей и родителей, принцесса Мед Диких Пчел уставилась на него со смешанным выражением неприязни и неодобрения, принцесса Каритас громко зевнула, а принцесса Лакрима изобразила, что от скуки готова лишиться чувств — …но даже если принцесса Игрейна оскорбила своего дедушку, то почему вместе с ней были наказаны её сестры? — закончил Давид.

— Потому что они не остановили ее, — ответила принцесса Альба Перфекта.

— Потому что не донесли дедушке, — добавила принцесса Горестный Стон над Водой.

— Нам казалось, что все об этом знают, — сказала принцесса Птица в Ладонях.

— А что стало с учителем? — спросил Давид.

Принцесса Лакрима широко распахнула сине-фиолетовые глаза и с живостью подалась вперед, но тут из коридора донесся голос.

— …а когда я застрелил, ощипал и освежевал третью ворону, то обнаружил, что сердце у нее алмазное, как и обещала старуха. Так что вечер прошел не зря.

У Тома Ветер-в-поле была дурная привычка начинать разговор, не дойдя до двери, — так что те, к кому он обращался, успевали уловить только конец его речи.

— Что? — спросил Давид.

— Прошел не зря, — повторил Том.

Ростом Том был шести футов и на редкость красив, даже для эльфийского правителя. (Надо сказать, что высшие слои эльфийского общества не жалеют сил и времени, чтобы выглядеть привлекательнее рядовых его членов). Облик Тома поражал таким несокрушимым здоровьем, что, казалось, излучал слабое сияние, слегка смущавшее собеседника. Том снял парик, явив взору длинные прямые волосы яркого каштанового оттенка. Глаза у Тома были синими, и выглядел он не старше тридцати (последние три-четыре тысячи лет). Том огляделся, изогнул совершенную эльфийскую бровь и недовольно пробормотал:

— Дуб и Пепел! Сколько женщин в этой комнате!

Тут же раздался шелест девяти шелковых платьев, легкий щелчок двери, прощальный залп девяти ароматов, и друзья остались одни.

— Итак, где вы пропадали? — спросил Том, откидываясь в кресле и углубляясь в газету. — Я ждал вас вчера. Разве вы не получили мою записку?

— Я был занят с пациентами, да и сейчас должен уходить. Меня ждет мистер Монктон.

Сей богатый старый джентльмен из Линкольна написал Давиду три письма, в которых жаловался на необъяснимую боль в левом боку. В ответном письме Давид предложил джентльмену из Линкольна свой способ лечения.

— Впрочем, сдается, он не слишком мне доверяет, — добродушно заметил Давид. — Мистер Монктон состоит в переписке еще с одним врачом из Эдинбурга и каким-то колдуном из Дублина. Его также навещает местный аптекарь. Наши рекомендации расходятся, но это не важно — все равно мистер Монктон никому не верит. Теперь он написал, что умирает, и хотел бы увидеть нас всех. Шотландский врач, ирландский колдун, английский аптекарь и ваш покорный слуга! Я заранее предвкушаю удовольствие! Нет ничего более приятного и поучительного, чем общение с представителями своего сословия!

Том вздрогнул.[22]

— Старик действительно болен?

— Не имею понятия, ибо никогда его не видел.

Том снова уткнулся в газету, затем раздраженно опустил ее, зевнул и заявил:

— Я отправляюсь с вами, — и замолчал, ожидая проявлений бурного восторга со стороны друга.

С чего это Том решил, недоумевал Давид, что пребывание в Линкольне его развлечет? Долгие медицинские разговоры, в которых он ничего не смыслит, ворчливый старик, гнилостные испарения и зловещая тишина комнаты несчастного больного! Давид уже готов был поделиться своими опасениями с Томом, но внезапно ему пришло в голову, что совместное путешествие может оказаться небесполезным.

Давид был сыном почтенного венецианского раввина. С юности он привык обсуждать моральные устои с чтимыми единоверцами. Эти беседы сформировали его характер, поэтому неудивительно, что Давид считал, будто разговор по душам вполне способен обратить заблудших. Впоследствии он уверовал, что чем длиннее и содержательнее окажется разговор, тем легче убедить собеседника в преимуществах праведной и добродетельной жизни. Поэтому Давид взял за правило несколько раз в неделю вступать в перепалку с Томом — впрочем, без особого успеха. И теперь долгое путешествие на север давало ему превосходную возможность замолвить словечко за несчастную жену учителя музыки и ее сестер.

Лошадей вывели из стойла. Друзья вскочили в седла и отправились в путь. Не успели они отъехать далеко, как Давид принялся за свое.

— Кто на этот раз?

— Принцессы Игрейна, Нимуэ, Элейна и Моргана.

— А, вот вы о чем. Я отослал их в… Как они называют этот лес на окраине Горестей? Как же они его называют?

— Нет, не помню. Впрочем, не важно. Вечное заточение! — вскричал Давид потрясенно. — Бедные девочки! Неужели мысль о том, что они осуждены на вечные муки, не мешает вам спокойно спать?

— Как видите, нет, — отвечал Том. — Впрочем, спасибо за заботу. По правде сказать, я готов пойти на все, лишь бы уменьшить количество женщин в моем доме. Давид, уж вы мне поверьте, эти девчонки болтают без умолку! Допустим, я тоже люблю поговорить, но при этом я не сижу без дела! У меня есть библиотека, я покровительствую трем театрам, двум симфоническим оркестрам и одному университету. У меня много интересов в Больших Королевствах. Моим сенешалям и поверенным постоянно требуется совет. Я вовлечен в… — Том принялся быстро загибать длинные бледные пальцы, — … тринадцать войн, которые постоянно ведутся в Больших Королевствах. В одном особо запутанном случае я одновременно выступаю союзником Мельничного Зверя и его заклятой врагини Белой дамы из Априньи,[23]и даже посылаю армии обоим! — Том замолчал и насупился. — Что, вероятно, означает, что я пребываю в состоянии войны с самим собой. И зачем мне все это? — На несколько секунд Том погрузился в размышления, впрочем, не особенно в них преуспел, поэтому тряхнул головой и продолжил. — О чем это я? Ах, да! Само собой, в отличие от этих неразумных девчонок мне есть что сказать. Ведь они же ничего не делают, совсем ничего! Вышивание, уроки музыки, ах, да, еще чтение! О, эти английские романы! Давид, случалось ли вам заглядывать в английский роман? Нет? Уверяю вас, вы не много потеряли. Совершенная ахинея о девчонках с невообразимыми именами, которые только и думают о том, как бы побыстрее выскочить замуж!

— Об этом я и толкую, — сказал Давид — Вашим детям нечем себя занять, вот они и пускаются во все тяжкие.