1. О людях, которые умеют выплакивать. Эти люди плачут так, что буквально утопают в слезах. Затем насухо вытирают глаза, и даже при самом большом желании не скажешь, что человек недавно плакал. От слез на сердце полегчало. У этого доброго дела есть и плохая сторона: изливая слезами горечь, человек начинает все чаще прибегать к этому средству и в конце концов истощает глаза или даже все тело. Печаль возникает снова и снова, поскольку плачущий не смыслит в жизни. Слезы подтачивают зрение и не придают ума. Ведь как бы то ни было, печаль – энергия злобы. Таковы типичные слезливые женщины.

2. О людях, которые плачут, однако плакать не умеют. Это люди, которые натужно выжимают из себя несколько слезинок и затем в течение нескольких дней ходят с опущенной головой, стыдясь показать опухшие от слез глаза.

Иные постоянно держат при себе глазные капли, так как после слез возникает воспалительное раздражение. Почему? Потому что человек унизил себя плачем. От слез на сердце стало тяжелее.

Глазные болезни возникают тогда, когда печаль не изливается полностью. Потому-то глаза заболевают как у тех, кто плачет постоянно, так и у тех, кто не плачет никогда.

Что это значит? То, что люди, относящиеся к первой категории, выплакивают свою печаль до конца. Но для плача им нужна жертва. Тихий плач в подушку их не устраивает – необходимо, чтобы виновный увидел их слезы. Иначе как виновный узнает о своей вине? Такова логика плачущих.

Их не тревожит то, что тем самым они делают плохо другим. Других они не видят – только себя. Их изводит собственная неврастения, однако глаза у них могут оставаться здоровыми в течение многих лет. Когда же они принимаются корить свои глаза за то, что те видят одно лишь неприятное, то тем самым они закладывают основу глазной болезни.

Постоянный плач изнуряет человека. Плач по поводу всего, что вынуждены видеть глаза, мешает предпринять что-либо для исправления увиденного плохого. Плачущий хотел бы делать хорошее, но боится плохого и не верит в успех своей деятельности. Ведь деятельностью считается лишь физическая деятельность. А работа мысли, которая совершается внутри человека и не требует никаких физических усилий, работой не считается. Глаза плачущего, некогда красивые и большие, словно усыхают, даже глазное яблоко уменьшается. Но поскольку величину глазного яблока измерять не принято, то этот факт остается неизвестным.

Человек может плакать из-за всех и вся, пока не наступает полное изнурение. Такой человек подобен водосточной трубе во время проливного дождя. Дождь все идет, а труба все изнашивается. Изнашивается, покуда не рухнет оземь.

Глядя со стороны, никто не замечал, что этот изнуренный человек делал кому-либо плохо. Об этом знали лишь измученные его плачем домочадцы. Никто не ведал, что за плачем скрывается озлобленная беспомощность перед миром и самим собой. Его униженность непомерно разрослась.

Там, где существует унижение, существует печаль. Другая сторона печали – жестокость. Где есть печаль, там есть жестокость. И не в том смысле, что один человек печален, а другой жесток, как мы обычно привыкли видеть.

Кто печален внешне, тот жесток внутренне.

Кто жесток внешне, тот печален внутренне.

Когда ребенок рождается на свет и его начинают унижать принуждением, он будет глотать свою печаль до тех пор, пока не наступит предел. Печаль отступает в тень, и на обозрение выходит другая грань – жестокость. Так рождаются преступники. Они жестоки, но в глубине души печальнее всех. Нет людей печальней в душе, чем они.

А посмотрите на плачущих пожилых людей. К сожалению, возрастная граница все больше понижается в сторону омоложения, и теперь уже плачут не только женщины – эстафету резво подхватили и мужчины. Они видят, что все вокруг плохие и делают друг другу плохо. Но если кто хоть чуточку ошибется, споткнется самую малость, то эти печальненькие становятся самыми большими и жестокими судьями. Злорадство – та же жестокость. И тогда они не могут понять, отчего жизнь к ним жестока. А потому, что жестокость притягивает жестокость.

Жестокость проявляется не только когда человека обижают, но и когда кто-то желает переделать другого по своей мерке, не спрашивая, хочет ли он этого сам. Разница лишь в величине жестокости.

Обидеть другого – все равно что окатить ушатом кипятка.

Переделывать другого по своей мерке – все равно что капля за каплей точить в камне углубление.

Люди, пережившие плен, рассказывают, что самой страшной пыткой являлась такая, когда человека привязывали к столбу и сверху ему на темя медленно капала вода. Человек терял рассудок, либо дух его сопротивления быстро оказывался сломленным.

Подобная жестокость свойственна всем так называемым хорошим людям, и они сами от этого страдают. Своей жестокостью они, словно магнитом, притягивают жестокость других и недоумевают, почему жизнь такая скверная.

В ком есть жестокость, тот читает в газете полицейскую хронику и чертыхается, мол, не жизнь, а кошмар. Вместо того чтобы выпустить из себя жестокость, он назавтра будет читать ту же рубрику и не догадается, что злоба в нем все возрастает. Как же ей не возрастать, если ее так старательно взращивают. Такой человек не замечает того, что сам становится хуже, – замечают другие.

Этому человеку и в голову не приходит, что необходимо изменить свое отношение, тогда и жизнь его изменится. Если ему сказать об этом, то он начинает злиться: «Что ж мне теперь – сочувствовать ворам и мошенникам? Может, прикажете их по головке гладить? Разве благими речами что-нибудь изменишь? Тут вот ходят всякие с медовыми речами, сектанты, или как их там величать, только людям мешают. А как дело нужно делать, их и след простыл. Пусть вещают арестантам, может, те и станут честными людьми». Выпущенная пулеметной очередью тирада – словно взбитая злоба. Дело и выеденного яйца не стоит, а как разрослась!

Сектантам, которые обивают пороги квартир, он такого не скажет, – как-никак хороший человек. Бранные речи он произносит среди своих и не понимает, что рупор брани направлен в него самого. Так и копится жестокость.

В один прекрасный день такой человек встречает на улице опечаленного прохожего, который не умеет сбросить с себя печаль. Опечаленный видится ему лоботрясом, который мается от лени и даже не следит за своей внешностью, и он окидывает «неряху» таким взглядом, что чаша печали у того переполняется, и он в порыве жестокости заносит руку. Жестокость одного, которую он ни в коем случае жестокостью не признает, спровоцировала вспышку жестокости у другого, жестокости, которая скопилась под прикрытием печали. Два одинаковых страдальца волей случайного совпадения сделались потерпевшим и преступником. Но кто из них потерпевший, а кто – преступник?

Оба – потерпевшие, и оба – преступники. Нет чтобы понять и поддержать друг друга – вместо этого один счел себя лучше другого, другой поддался на провокацию и оказался виноватым. Ему бы не поддаваться на провокацию, но из-за печали он лишился способности самоконтроля. Потому и взорвался.