то взор тёплых чёрных глаз, больших, точно вишни знаменитого костромского сорта. И вдруг вспомнился взгляд поверх Данилиной головы, припавшей к её груди в жарком лобзании, — полный тоски, боли и горечи.

«Да полно!» — одёрнула она себя. Примерещилось. Какая тоска? Она же собственными глазами видела, как они с Анной возвращались ночью со свидания, как та целовала его, опасалась, что их могли увидеть, и сетовала, что горничная заметит грязную рубаху. Елизавета сердито бросила на туалетный столик веер, который бездумно крутила в руках. Нет ей никакого дела до амуров деревенщины-казака! А вот девку эту она приструнит! Ишь, бесстыдница!

Сзади скрипнула дверь, и в опочивальню заглянула Мавра.

— Куда наш гофмейстер подевался, не знаешь? Всё утро найти не могут… И на службе не был…

От того, что подруга вслух произнесла как раз то, что занимало сейчас Елизавету больше всего, та рассердилась.

— Не знаю и знать не желаю! Недосуг мне за каждым лакеем доглядывать!

Мавра взглянула изумлённо. И отчего-то взгляд её, в котором Елизавете почудилось понимание, взбесил окончательно. Она топнула ногой.

— Где эта дура, Нюшка Маслова? Чем занимается? Она фрейлина или королева французская? Ни утром, ни вечером её не видать! Только вы с Парашкой вокруг меня с ног сбиваетесь!

— Так ты ж сама её звать не велела. Говорила, душа не лежит, — ещё больше изумилась Мавра. — Да что стряслось-то?

— Мне этакая камеристка, что с мужиками путается, не надобна! Передай Воронцову, пускай назад её отправляет, гуляву!

— Кто гулява? Анна? — Мавра вытаращила глаза.

Чувствуя неожиданно подступившие слёзы, Елизавета принялась рассказывать о странной сцене, что нечаянно подглядела в сенях после грозы.

— Анна сошлась с Розумом? Быть не может! — не поверила Мавра. — Она и не смотрит на него. Да и вообще, ты ж сама говорила, у неё какой-то любезник есть, от коего родня её у нас прячет.

— Тогда о чём они толковали? За что она его благодарила?

— Да мало ли за что! — Мавра небрежно махнула рукой. — Может, оступилась и в лужу упала, а он ей подняться помог. Ты, голубка моя, или вовсе слепая, или притворщица великая! Розум этот в тебя без памяти влюблён! Нешто не видишь?

Елизавета отвернулась, чувствуя, как запылали щёки.

— Куда ж он всё-таки запропастился? — вздохнула Мавра. — Со вчерашнего дня никто не видал, да и в каморе своей, похоже, не ночевал.

Отступившая от злости тревога вспыхнула с новой силой. Елизавета нахмурилась.

— Пошли в слободу. Пусть разузнают, не видал ли кто там.

— Послала уж, не дура. Только почему-то мне кажется, ты знаешь, с чего это вдруг твой верный пёс в бега ударился. — И Мавра пристально взглянула ей в глаза.

Елизавета не стала делать недоумевающее лицо, беспокойство отбило желание играть в привычные женские игры. Выслушав, Мавра покачала головой.

— Тогда понятно. — Она вздохнула. — Ишь, бедовый! Нет, я видала, конечно, что он на тебя, аки на икону, молиться готов, да только ему на взаимность надеяться — нахальство преизрядное иметь надобно… Мужик!

Если бы ещё вчера Мавра пришла к ней с россказнями о неземной любви казака, Елизавета бы, пожалуй, посмеялась или ответила ей теми же самыми словами, но сейчас только раздражённо дёрнула плечом:

— Ты, верно, позабыла, Маврушка, чья я дочь? Матушка моя крестьянкой была. Али запамятовала? А стала императрицей всероссийской. Так что промыслы Господни ему одному ведомы…

— Ого! — Мавра усмехнулась. — Видно, зря казак в изгнание подался.

— Чепухи не мели! — рассердилась Елизавета. — Мне его пение по сердцу и только! А голос, да — чудо как хорош!

— Чудо как хорош, — согласно повторила Мавра и покивала. — И не токмо голос.

— Скажи лучше, куда он уйти мог? Как думаешь? — Елизавета пропустила Маврины слова мимо ушей. — Где его искать?

Но строить догадки Мавра не стала.

— Вот разузнаем, не видал ли кто в посаде, тогда и думать станем. Может, он к кому из знакомцев в гости ушёл… И скоро воротится.

К вечеру Розум не вернулся. И тревога, убаюканная разговором с подругой, к моменту, когда пришла пора собираться к вечерней службе, выросла уже до размеров колокольни. Елизавета сама не понимала, почему её так беспокоит исчезновение какого-то певчего, о котором обычно она неделями не вспоминала.

Однако в храм отправиться не успели — едва Елизавета вместе со своей свитой спустилась с парадного крыльца, к ней, ломая шапки и кланяясь на ходу, будто колодезные журавли, устремилась небольшая группа мужиков.

— Государыня, матушка! — возопил тот, что был старше всех, и плюхнулся на колени. Остальные последовали его примеру. — Защити! Я человек бедный, а коли всяк начнёт у меня в заведении непотребство чинить, мебеля ломать да рожи гостям портить, так и вовсе с сумой по миру пойду!

Елизавета ничего не поняла и в недоумении взглянула на Мавру. Та, похоже, тоже не слишком уразумела, о чём речь, но виду не подала.

— Кто кому рожи портил? И причём тут Её Высочество?

— Дык вашего двора человек вечор у меня в кабаке бузовал. Две лавки поломал, Фролке моему всю харю раскровянил… — Он махнул рукой куда-то за плечо, и Елизавета перевела взгляд на его спутников. Те и впрямь были хороши, как на подбор — у кого глаз заплыл, у кого скула отливала фиолетом, у кого губа была размером с лапоть. — Посуду по́бил…

— Ты ври да не завирайся! — фыркнула Мавра. — Что это за посуда у тебя, кою побить возможно? Может, ещё скажешь — зеркала венециянские? Всей твоей посуды — кружки оловянные да миски. Оне не бьются, хоть об пол их, хоть об стену колоти!

— Обижаешь, боярыня! — произнёс мужик, пожалуй, даже с достоинством. — Зеркалов у меня в заводе отродясь не бывало, брехать не стану, а коли бы были, той супостат их бы тоже по́бил… Что же до посуды, так мисок глиняных дюжину, да осемь кружек, да три кринки с квасом… Оно для вашего сиятельства и Ихнего Высочества, знамо дело, ущерб невеликой, а я человек маленький, мне и сие тяготно.

— И кто ж у тебя буянил?

— Вашего двора человек.

— Это мы уж слыхали. Звать его как?

Мужик скорбно вздохнул.

— Из себя каков? — продолжала допытываться Мавра, и Елизавета невольно подавила улыбку: ишь, дознавательница.

— Дюжий да чернявый, аки жуковица… Зенки, что твои плошки… Да воно ж он, ирод буйливый! — И пострадавший наставил обличающий перст куда-то за спины Елизаветы и её людей.

Все в недоумении закрутили головами. Елизавета тоже обернулась и увидела Алексея Розума, выходившего со стороны заднего двора.

Глава 10

в которой