— Сынок, садись, я принесу тебе тарелку, — спохватывается Таня.

Он окидывает ее равнодушным взглядом, занимает свободное место и разваливается, как и за партой, лениво скользя по мне глазами. Вот же оболтус! Только похвалила.

Его отвлекает вопросом один из мужчин, интересуется, как вчера закончился матч по волейболу между учебными заведениями, в котором он участвовал. Он делится впечатлениями.

Татьяна приносит ему комплект посуды, хлопочет возле него, но парень не реагирует должным образом.

— Что ты будешь пить, сынок? — спрашивает она. — Вино или шампанское?

— Водку.

— Матвей! Я серьезно.

— И я серьезно.

За столом все затихают, Таня смотрит на Вадима.

— Налейте ему водки, в чем проблема? — говорит он спокойно. Но я вижу, что ему этот бунт не по душе.

— Но как? Сидеть со взрослыми и пить водку? — растеряно произносит она, а Матвея, прямо-таки подкидывает, от того, что указывают на его место младшенького. Скулы играют, и молчит он, как я понимаю только потому, что здесь Вадим.

— Тань, давай не будем делать вид, что он ее никогда не пил. Хочет водки, налейте водки. Только ключи от машины сдай, — обращается он уже к Матвею, — ты же, все равно, через полчаса по клубам поедешь тусить.

— На такси поеду.

Мужчина, который весь вечер, как он сам выразился, на разливе, наполняет рюмку Матвея, и бокалы и рюмки остальных, все чокаются под очередной тост за виновницу торжества и выпивают.

— Ой, там же еще гусь в духовке, с яблоками, — вспоминает хозяйка, — сейчас принесу.

— Я помогу тебе, — встаю за ней, не в силах больше выдерживать блуждающий по мне взгляд Титова, да и Вадим бесится. Гости тоже ведь заметили направление его взгляда. Сейчас я уверенна, что он делает это, чтобы досадить Никольскому, понимая, что тот не станет ничего говорить при людях.

Мы заходим на кухню, Таня достает гуся и начинает разделывать.

— Ян, выложи яблоки, пожалуйста вон на ту тарелку.

Делаю, что она просит и думаю, как сказать Вадиму, что нам лучше уехать.

— Яна, ты извини за Матвея, он порой вообще неуправляемый. Уже не только моих друзей, но и преподавателя не стесняется, водку хлещет. Раньше хоть Вадика боялся, а это вообще обнаглел.

— Эта наглость от недостатка значимости.

— Не понимаю.

— Вы прицепили однажды ему клеймо проблемного, он ему и соответствует. А на самом деле, он другой, если узнать его поглубже. Он же в других местах ведет себя иначе.

— Да он практически со мной не общается. Приходит, запирается в своей комнате и выходит только поесть. Ну или, когда из дома уезжает, хотя и тогда просто молча уходит, даже не говоря куда и зачем.

— Тань, ему двадцать лет, он не должен отчитываться куда и зачем. Ему нужно всего-навсего, понимание. Ты когда в последний раз смеялась над его шуткой или поинтересовалась, кто поет песню, которую он слушает? Ты знаешь, почему он забил на учебу?

— Почему? — она смотрит оторопело, словно ей Америку открыли.

— Ему не нравится профессия, которую ему выбрала ты, и через Вадика нажала на болевые точки, заставив там учиться.

— Его нельзя было отпускать в Москву, он как раз стал шататься непонятно где, последние два года в школе вообще в разнос пошел, я хотела только уберечь.

— Но сейчас он вырос. Просто прими его таким, какой есть. Никто его, кроме него самого, не изменит. Не критикуй, просто люби. Даже, если он не показывает, твое отношение очень важно для него, поверь.

— Наверное, ты права. Да я и сама устала с ним воевать, очень устала. Вот сессия на носу, а мне уже дурно. Каждый раз одно и то же — Вадик, помоги.

— Так не помогай. Ты же в круиз едешь?

— Да.

— Вот и скажи, когда будешь уезжать, что не сможешь в этот раз за него договориться, спроси — решит он сам свои проблемы? Если нет, пусть сам к Вадику обращается.

— А если не решит?

— Тань… — улыбаюсь я.

— Ну да, Шмелева не захочет терять спонсора.

В кухне появляется Вадим.

— Таня, мы поедем, спасибо за ужин, — он отдает ей ключи от машины Матвея. — Будет требовать, скажешь, я забрал.

— Хорошо. Спасибо, что приехали. Рада была с тобой, Яна, познакомиться.

— Взаимно.

Мы прощаемся с остальными, и выходим из довольно удушливой атмосферы этого праздника.

В салоне машины расслабляюсь, включаю подогрев сидения, и откидываюсь в кресле. После сегодняшнего еще больше понимаю Титова. Я в двадцать была сама себе хозяйка, и вполне справлялась. А ему двадцать один на носу. Если бы мне такую маму и такого дядю, уж не знаю, как бы себя вела, может, еще хуже, чем Матвей.

Мы едем каждый в своих раздумьях. В свете фар, красиво и легко, падает лапатый снег, мгновенно исчезая на асфальте под колесами машин. И только по обочинам и на крышах зданий уже появился приличный слой белой массы.

— Помоги ему, — вырывается у меня в тишине.

Никольский не спрашивает о ком я, и так понимает.

— Я только этим и занимаюсь с тех пор, как привез их к себе.

— Вы не верите в него, Вадик. Он это видит, зачем ему стараться что-либо изменить?

— А ты, я смотрю, веришь свято… Я устал верить. Я верю в поступки, а пока вижу только понты. Вечно жалел его, ни отца, ни матери толком с детства у пацана. А, видимо, не нужно было слабину давать.

— Он просто хочет чего-то добиться сам, принимать собственные решения, не вызывать жалость, не зависеть хотя бы в чем-то от близких. Его поведение — такая форма протеста, ты же сам это понимаешь. Ну, что он такого делает, чего ты не делал в его возрасте? Не пил? Не гулял по ночам? Не водил девчонок?

— Я в восемнадцать поступил на заочное и устроился на работу, на стройку, чтобы Таню вытащить из детского дома. И все, что ты перечислила, тоже было. Но при этом, я учился и брал ответственность за свои поступки. А он водку хочет пить наравне со всеми, а сессию за него должен решать я, круглой суммой на расчетный счет колледжа. Ежегодный меценат, бл*дь.

Его правая рука лежит на рычаге коробки передач, накрываю ее своей.

— Ты во многом прав, но дай ему шанс. Вот, начиная с этой сессии и дай. Пусть сам и решает свои зачеты и экзамены. Прогулял, теперь пусть ходит и договаривается с преподавателями, приносит работы, платит. Как решит, так и будет. Твоя задача дать ему понять, что ты готов его отпустить из-под контроля. Ну,