– Хорошо, по улице не пошли, Иване! Не ушли б далече.

– Тсс! Давай-ко пока тут посидим.

Чу! Из тумана донесся вдруг скрип уключин. Погоня? Или – обычная лодка? Какой-нибудь рыбачок или перевозчик… Это было бы здорово, да вот как ее захватить? Поискать бы какую-нибудь железяку, разрезать стягивающие запястья веревки. Да как назло ничего подходящего нет. А, вон, кажется, что-то блестит в траве… Нет, не то. Что ж, придется так…

Лодка, судя по скрипу уключин, шла рядом с берегом, то приближаясь, то удаляясь. Зигзаги какие-то выписывала.

– Пьяный, что ли? – удивился Иван. – Нет, похоже, – погоня! С обеих сторон обложили, сволочи. Ну…

И тут вдруг посередине реки зазвучала песня!

Василиса хороша,

Все у батюшки росла,

Она тропочку тропила,

Она Боженьку молила!

Ну, кто еще здесь мог такое петь?

– Проша! – позабыв про осторожность, закричали беглецы. – Прошенька!

– Ого! – кончив петь, произнесли в тумане. – Эй, робяты, это вы, что ли?

– Да мы!

– И где ж вы?

– Здесь, на бережку сидим. А ты-то хоть как здесь?

– Как-как… Цельну ноченьку вас ищу!

Разогнанная веслами лодка с ходу приткнулась носом к низкому бережку Одона.

– Oui, oui, mon petit Rouet, tu bien sais mon nom! Et la jenne fille pour rien au monde ne le devinera pas!

«Virlouve’», le conte de la Normandie[1]

Июль 1604 г. Кан

Благополучно добравшись домой, друзья переоделись и через некоторое время уже обсуждали дела. Ивана с Митрием, конечно, интересовало, каким образом Прохор так удачно оказался в нужном месте. Откуда узнал?

– Да легче легкого, – парень усмехнулся. – Вы ж с утра уже твердили, что срочно необходимо зайти к некоему Жали, потом – к Мердо, затем – к какой-то мадам Эсилье.

– Экюлье.

– Ну, не важно, как там ее зовут. Вот я вас пождал до вечера, а потом беспокоиться начал. Вы, ребята, конечно, людишки ушлые и наверняка сами бы выкрутились из любой гнуси, однако ж у меня сердце не на месте было, мысли разные нехорошие в голову лезли. Вот, думаю, сначала Жан-Поль пропал, теперь – вы. Спать и не ложился – все одно не уснул бы. Походил-походил по горнице, на улицу вышел, думаю, дай-ка за вами пройдусь, по всем людишкам, по очереди. Первым вы, кажись, Жали называли, я и спросил у прохожих, где этакий живет. Рядом с его домом корчма оказалась, в ней мужики сидели, уже веселые. Поспрошал их про вас – вспомнили, сказали, мол, заходили такие, про господина Мердо спрашивали, наверное, к нему и пошли, на набережную. Один из мужичков, Ксавье, лодочник, меня даже проводить вызвался, ежели я ему помогу лодку с мели спихнуть. А чего ж не помочь хорошему человеку? Спихнул ему лодку, чего уж. Правда, уж повозиться пришлось, не без этого. А потом я его, Ксавье этого, лодочника, про дом Мердо спросил. Как, мол, быстрее добраться? Тот и объяснил, что на лодке – куда как удобно. Да‑а, хороший человек Ксавье-лодочник: и дом показал, и меня подождал в лодке, покуда я там все осматривал – двор да сараи. Поначалу осторожничал – думал, собака, а потом… В общем, поошивался по двору, вижу – вас нет. Нет, думаю, пора к мадам… тьфу ты, как ее?

– Экюлье.

– Да, к ней. Спустился к лодке – поплыли. Туман на реку лег, едва не заплутали, причалили к каким-то мосткам, там много лодок было. А эта Эти… Эку…

– Экюлье.

– Экулье, да. Она тоже где-то рядом с рекой проживала. Вот думаю, чего пешком идти, да еще ночью? Возьму-ка у Ксавье лодку… Не, просить не стал, чего человека тревожить? Так взял – ведь ненадолго. Колышек вместе с замком и цепью выдернул и…

– Ну, это мы видели. А песни зачем пел?

Прохор расхохотался:

– Нет, братцы, не пел!

– Да как же не пел?!!

– Не пел. Горланил! Что есть мочи горланил – разве ж это пение? Думаю: а вдруг вы по набережной навстречу пойдете? Ведь туман кругом, ничего не видно – а ну как разминемся? Потом так и будем всю ночь друг за дружкой бегать.

Иван весело улыбнулся:

– Ох, и умен же ты, Проша.

– Да ну вас…

– Умен, умен… Правда, ум свой не показываешь, за кулаками прячешь. Но мы-то с Митькой знаем, правда, Митрий?

– Конечно! Ой, Прохор, как ты нам попался вовремя! Едва ведь не сгинули… И, главное, зря все – о Жан-Поле так ведь ничего и не узнали.

– Зато я кое-что вызнал, – негромко промолвил Прохор.

Митька с Иваном вздрогнули:

– Что?

– Не про Жан-Поля, про настоятельницу. Жером заходил, монах. Посидели с ним, вина выпили, он все на настоятельницу злился, словами нехорошими обзывал. Возомнила, говорит, о себе больно много. Книжек начиталась, теперь хвастает – могу, говорит, изгонять бесов. Запросто – такое дело. Очень Жером таким ее поведением недоволен, да и не только он, но и игумен ихний.

– Аббат, Проша.

– Ну да, аббат… Она, настоятельница-то, всем своим монашкам да послушницам велела – ежели кто прознает об одержимом бесами человеке, чтоб сразу ей докладали.

– Да-а… – задумчиво протянул Иван. – Значит, говоришь, совсем возгордилась матушка-аббатиса? Одержимых ищет? Ай, нехорошо, ай, нехорошо. Духовное лицо, а туда же – суетной славы алчет.

– Скорее – власти и денег, – заметил Митрий. – Ежели слава о ней пойдет как о бесогонительнице, сколь многих примет в свое лоно обитель! Сколь много пожалований будет!

– Ой, нет. – Иван покачал головой. – Думаю, ты не прав, Митя. Настоятельница – из таких людей, которым деньги и не нужны вовсе – лишь бы возвыситься верой! Опа! – Юноша вдруг просиял. – Вот мы-то с вами ее и возвысим!

– Это как же?

– А слушайте!

Предложение Ивана было со вниманием выслушано и принято с некоторыми дополнениями и поправками. Ничего себе было предложение, вполне даже толковое, только авантюрное малость. К тому же все необходимое для его претворения в жизнь имелось – сажа в очаге была, перья достать – тоже не проблема, осталось лишь подобрать кандидата на роль одержимого бесами. Ну и самого беса – тоже.

– Вирлуве, – выслушав, вдруг произнес Прохор.

– Что – Вирлуве? – заинтересовался Иван.

– Да сказочка такая есть, Жермена-зеленщица детям рассказывала. Про то, как мачеха над падчерицей измывалась, задавала ей немеряно пряжи прясть, а тут – оп, диавол! Давай, говорит, помогу, дева. И помог! Да не запросто так, а хотел уж было забрать падчерицу к себе, ежели б она не узнала его имя – так и договаривались. А девчонка не дурой оказалась, проследила, подслушала – Вирлуве диавола звали, Вирлуве.