Ток песка в часах прервался, и Василиса, разбавив варево, сняла его по знаку Упряма с огня.

— Лучше процеди, — сказал ученик чародея. — Слушай, вот еще нелепость: зачем Баклу-бей отвлекся от Вендии? Так успешно воевал, и вдруг оставил недобитого врага за спиной, взбудоражил всех наскоком на Готию — и снова отступил… как нарочно всех на бой зовет!

— Не иначе исполняя чей-нибудь приказ. Но чей?

Послышались шаги, и Василиса тотчас склонилась над зельем, тонкой струйкой текущим сквозь свернутую тряпку в ее руках. Лас по пояс высунулся в дверь и спросил:

— Чаруете?

— Так, помаленьку, — ответил Упрям.

— Вам обед сюда подать или с нами потрапезничаете? Неяда каши наварил — пальчики оближешь.

Василиса кашлянула и хрипло произнесла:

— Чего варить-то? Там еще много оставалось.

— Ну мы ведь уже дважды в башне постоловались, — пожал плечами Лас.

— Мы спустимся, но попозже, — сказал Упрям.

— Тогда еще вопрос, — Лас подбросил в руке тугой кожаный кошель. — С золотишком что делать? В кучу ссыпать или так сложить?

— Это откуда? — насторожился ученик чародея.

— Да твоя же добыча вчерашняя. Это с поясов тех орков, которых ты застал, когда вернулся от князя.

Василиса, забыв об осторожности, подняла глаза на Упряма, и взор ее был несчастным. Упрям чувствовал себя не лучше. Конечно, шарить по карманам мертвецов — дело недостойное, но так сглупить, когда пытаешься что-то вызнать…

— Сложите как есть, — сказал Упрям. — А этот на стол клади, я посмотрю.

Десятник выполнил его просьбу и ушел, еще раз напомнив об обеде. Тотчас оставив зелье, Упрям и Василиса бросились к кошельку.

— Вот бы бумагу какую, — прошептала княжна, распуская завязки.

Однако бумаг внутри не оказалось, только монеты. Так плотно набитые, что еле помещались, кошель даже не звенел. Увесистые, червонного золота, необычной чеканки: лавровый венок, охватывающий меч и две лилии. На другой стороне изображено было горделивое лицо человека в короне. И надпись: Nec plus ultra[1].

— Досадно, — расстроился Упрям. — Может, в других, что полезное найдем?

Василиса повертела в пальцах монету, подбросила на ладони и вдруг улыбнулась:

— Знаешь, как ромеи говорят? Sapienti sat — что по-нашему значит «мудрому достаточно». И правду говорят: знающему человеку эти монетки многое рассказать могут.

— А ты, наверное, и есть знающий человек? Ну так не томи, поведай, что эти говорливые монетки болтают?

— Чеканка-то ромейская. И не просто ромейская, а самой Бургундии.

— И что с того?

— А то, что бургундскую чеканку даже в Славянском Угорье не часто встретишь. У нас же, в Тверди, такой деньгой расплачивается только одно посольство на Иноземном подворье. Посольство Вендии.

Глаза Упряма округлились. Вот и цепочка, звенья одно к одному ложатся!

— Постой, а с кем расплачиваются венды и за что?

— Да на прожитье тратятся, — торжествующе объявила Василиса. — Чуешь, какое дело получается? Баклу-бей терзает Вендию, венды платят оркам…

— А вендский принц едет к тебе женихаться, — добавил обвинение Упрям, вызвав на лице княжны самое кислое выражение. — Звено к звену!

— Эх! — с досадой щелкнула пальцами Василиса. — Не все складно: не было двенадцать лет назад у нас вендского посольства.

— И что с того? Сами-то венды, поди, были.

— Были, точно. Нет, все равно, чувствую какие-то сомнения.

— Слушай, а что, у них своей монеты не имеется? Если я верно карты помню, между Вендией и Бургундией кого только нету.

Княжна в задумчивости прошлась от окна к окну

— Своя чеканка у них есть. Но тут дело темное: они прежде с нашими угорцами торговали, а потом вдруг перестали. Весь товар везли валахам и в Готию, через баронов стали продавать. Говорили, мол, хотели поддержать своих соплеменников. Тогда на несколько лет в Готии даже резня прекратилась, ромейские царства великий торг учинили, ни на франков, ни на славян, ни на вязантов со Старым Римом уже не оглядываясь. Да, три года ровно затишье было. Угорцы наши, крепичи и дулебы много убытков понесли от того разрыва.

— А потом?

— А потом бароны, не сговариваясь, проворовались, да так крепко, что чуть не разорили свои страны. И опять резня пошла в Готии. Вот за тот промежуток и наполнилась Вендия бургундской деньгой. Не знаю в точности, успешно ли они наторговали в Готии, да только собственные их монеты совсем цениться перестали.

— Разве так бывает? Монета по своему весу стоит.

— Золотая. А венды золотом пользовались мало. У них медь в ходу была, а то и просто расписки. Денежная мера у них — конь, как у многих. А в коня не только золото оценить можно. Вендский товар упал в цене, потому как на Западе они прежде славянским товаром торговали, а как его лишились, так и пришлось последние пожитки за бесценок продавать.

— И продавать бургундам, — заметил Упрям. — Тем самым бургундам, которые теперь, по словам князя-батюшки, первыми орут об угрозе и Словень обвиняют. Хотя от Угорья дальше прочих лежат.

— Вот и сомнения, — согласилась княжна. — Может, оттуда, а не из Вендии, вражьи уши торчат?

— Но в любом случае, чьи бы это ни были уши, есть и руки — здесь, в Дивном! Если навет на Наума — только часть большой игры чужеземцев…

— …то провернуть это дело они могли, только имея здесь мощного союзника.

— И подозрения на вендов все равно падают.

Василиса тяжко вздохнула:

— А это значит, что княжне пора возвращаться под отчий кров. И внимательно смотреть вокруг себя.

— И Лоуха прощупать, — добавил Упрям и замялся:

— Я… в дипломатическом смысле.

— Да уж поняла! Ладно, оставим это. Готово зелье-то?

Упрям обмакнул в чугунок палец, осмотрел, обнюхал и даже лизнул.

— Еще лучше прежнего.

— То есть как лучше прежнего? А в прошлый раз что, хуже было? — насторожилась Василиса. — Это кабы я его не разлила…

— Да все в порядке! — бодро заверил ее Упрям. — Я это дело знаю, не впервой.

— Смотри у меня, чародей-недоучка…

Сходя на среднее жилье, Василиса глянула вниз и собралась было спуститься, но тотчас вернулась.

— Лас… Побыстрее бы колдануть. Мне, как бы сказать, зело вниз нужно, а там десятник околачивается, — тихо пояснила она. — Мимо других я бы прошла, а вот его опасаюсь — ну как признает.