покинул Самарканд и вышел в путь. Гонец его встретит. А у вас, мавляна, редкий талант, вы должны беречь его. Ужас и смута в Мавераннахре еще не скоро кончатся… Вы когда-то высказали желание отправиться в Герат. Пришла пора осуществить это желание.

Фазлиддин уже был в Герате и живо представил себе длинную-длинную дорогу туда. Она пролегала через беспокойные местности, и преодолеть ее — дело месяцев. Сердце зодчего наполнилось тоской: все бросить, во имя чего? Боль в раненой руке, вроде бы забытая, вернулась. Фазлиддин погладил правое запястье.

— Как же я… брошу родину, учитель?

— Сейчас Хорасан, где живет Алишер Навои, — вот ваша родина, мавляна.

— Конечно… Но родина… И может быть, я уже не смогу вернуться, а в доме остались мои книги, чертежи. Тахир!

— Я вернусь в дом и все надежно спрячу, будьте спокойны, дядя мулла!

Тоска терзала Фазлиддина — тоска по Ханзоде, которую, он чувствовал, никогда уже ему не увидеть. Да, он понимал, что одной из причин решения Ходжи Абдуллы и Кутлуг Нигор-ханум отправить его в Герат были, конечно, нежные и сложные, доставляющие радость и страдания отношения между зодчим и Ханзодой-бегим.

Фазлиддин долго молчал. Наконец обратился к Ходже Абдулле:

— Учитель мой, чтобы содействовать чистоте имени Бабура-мирзы, я готов на все. Но об одном прошу: скажите высокородной ханум, пусть она не верит ложным слухам. Подозревать Ханзоду-бегим не в чем, в чистоте ей нет равных!

— И вы такой же, мавляна, я знаю это. Если б не верили мы в вашу честность, то разве стали бы, рискуя жизнью, обманывать стражников? Вот уж не думал, что придется делать такие дела, да Тахирбек меня подбодрил. Против козней врагов, говорит, надо самим применять воинскую хитрость.

— Вы мне заново подарили жизнь, учитель! Но вы сами — будьте осторожны, прошу вас. И ты, племянник!..

Часть горизонта на восточной стороне неба начала бледнеть. Мулла Фазлиддин стал обвязываться арканом.

— Встретимся еще, дядя мулла!

— Все в воле всевышнего… Тахир, мои чертежи… всякие другие бумаги… пусть не потеряются. Ты воин, хранить их тебе затруднительно. Поэтому найди возможность отдать Ханзоде-бегим… Все отдать, не одни чертежи, хорошо?

— Сделаю!

— Эту вашу просьбу я сам доведу до бегим! — сказал Ходжа Абдулла.

И они обнялись на прощанье перед тем, как мулле Фазлиддину спуститься со стены в одиннадцать слоев[59].

3

На рассвете мулла Фазлиддин вышел на дорогу, ведущую в Куву.

А уже на другой день после полудня люди Ахмада Танбала ворвались в дом одного из мюридов Ходжи Абдуллы, где скрывался он сам. Стражники, запертые в каземате, конечно, признались Танбалу, кто и как освободил муллу Фазлиддина.

Ахмад Танбал в приятном волнении поскакал к месту, где задержали Ходжу Абдуллу. Улица у Хаканских ворот была заполнена народом. Словно преступник, в окружении вооруженного конвоя, медленно шел Ходжа Абдулла, в рубашке до пят, руки связаны за спиной, лицо бледное. Белая чалма и белая рубашка подчеркивали черноту заросшего бородой лица.

Народ расступился, давая дорогу Танбалу. Остановились нукеры, влекшие Ходжу Абдуллу. Танбал натянул поводья, заставил стоять коня:

— А, лживый пир! Бабуровский прихвостень! Мало было козней, которые строил против нас, теперь ударился в обман, увел от заслуженного наказания ублюдка!

— Я лишь освободил от несправедливой смерти невинного!

— Невинные! Подложные фирманы и печати невинные не делают!

Добрая сотня глаз уставилась на Ходжу Абдуллу. Если сейчас он побоится Танбала, растеряется, люди подумают, что он в самом деле виновен.

Ходжа Абдулла постарался вернуть себе уверенность и хладнокровие:

— Стражникам я показывал печать мирзы Бабура. Знаю его, мирзу Бабура, как единственного повелителя Андижана!

— Ты, нечестивец, обманываешь и сейчас своих мюридов! Какие еще печати? Мирза Бабур в Самарканде, он мертв. Престол принадлежит мирзе Джахангиру!

— Мусульмане, не верьте лжи! Слава всевышнему, мирза Бабур жив! Он еще придет в Андижан!

— Это ты лжешь! Люди, он обманывает своих мюридов, он стремится скрыть свою вину! Он помог бежать одному преступнику, своему приятелю. Нечестивый пир должен быть умерщвлен! Бросайте в него камни! Если хотите свершить святое дело, бросайте в него камни!

И Танбал свесился с седла, ловко, будто на козлодрании, достал до земли, поднял камень размером с кулак, из-под конских копыт. Затем выпрямился и бросил его в Ходжу Абдуллу. Камень ударил в широкую грудь Ходжи, оставил на белой рубашке резкий пыльный след-прочерк и покатился по земле. От внезапной боли у Ходжи Абдуллы навернулись слезы на глаза.

Нукеры нагибались, искали подходящие камни. Ходжа Абдулла в полный голос крикнул:

— Мусульмане! Что вы!.. Что делаете, опомнитесь!

Среди толпы он заметил парня лет двадцати. И вдруг отчетливо вспомнил, как когда-то казнили мираба Гова. Этот парень был его сын, вылитый дервиш Гов. Если бы тогда Ходжа Абдулла сказал Бабуру: «Не казни его!»… если бы он так сказал. Но он посоветовал другое — не идти против таких беков, как Ахмад Танбал, он не сумел защитить невинного. А сейчас сам оказался в положении невинно казнимого. И вот теперь сын дервиша, сын Гова, мстя за отца, швырнет в него камень. Швырнет — и разве он не будет прав?.. Но пока в него никто не бросил камня. Он спас человека, за что же его казнить?

— Мусульмане! — воскликнул Ходжа Абдулла снова. — Я не боюсь умереть за справедливость! На чьей стороне справедливость — подумайте об этом. Кто делает младшего брата врагом старшему? Кто завидует добродетельным людям и старается вырубить их под корень мечом иль наветом? Кто обрушил нам на голову черные дни?!

— Ты сам! Ты сам… — крикнул Танбал.

— Яс юности учил мирзу Бабура знаниям, призывал его быть справедливым правителем, позаботиться о том, чтобы Мавераннахр объединился, а междоусобицы исчезли. Мирза Бабур начал свершать великое, объединять Самарканд и Андижан. Я искренне радовался, а вы… что сотворили вы, мятежные беки? Опять раздробили государство… Люди, если с моей смертью исчезнут ваши несчастья, убейте меня, я согласен!

— Поднимайте камни, ну, живее! — приказал Танбал толпе.

Чей-то плаксивый голос несмело возразил:

— Без фетвы шейх-уль-ислама[60] — как можно?

Какой-то старик признался:

— Мы боимся проклятия пира!

И даже нукеры не осмелились начать казнь, с камнями в руках обернулись к Танбалу. Разъяренный, тот приказал:

— Эй, сотник! Возьми-ка свой меч, отруби ему голову!

Черный, словно африканец, сотник вынул из ножен клинок с серебряной рукояткой. Ходжа Абдулла посмотрел ему прямо в глаза, понизив голос, предупредил:

— Смотри, Мирбадал-бек, как бы моя невинная кровь не пала на семь поколений твоих.

В толпе послышалось боязливое перешептывание:

— Кровь пира падет на всех нас!

Клинок сотника