В России, по-видимому, посчитали, что разрыв дипломатических отношений понадобился Японии для осуществления какой-то «самовольной» акции в Корее. Алексеев ещё раньше был предупреждён, что высадка японских войск в Южной Корее, до параллели Сеула, не вызовет со стороны России военных действий. Поэтому телеграмма из Петербурга о разрыве отношений с островным соседом не произвела на наместника сильного впечатления. Решив, что это ещё не война, Алексеев приказал усилить надзор в порту и приготовиться к постановке бонов (заграждений) у входа в гавань.

0телеграмме было сообщено ограниченному кругу лиц.

Узнав о телеграмме, командир броненосца «Полтава» И. Н. Успенский приказал поставить сети минного заграждения. Об этом же запросил начальника эскадры адмирала Старка командир крейсера «Баян» Р. Н. Вирен. Его рапорт Старк оставил без ответа, а Успенскому сделал внушение за самовольные действия. Сети были убраны.

25 января было замечено странное поведение порт-артурских японцев. Владельцы ремесленных заведений свёртывали производство. Около японских лавок толпился народ, раскупая внезапно подешевевшие товары. Укладывали вещи хмурые и неразговорчивые хозяева, которым явно не хотелось сниматься с обжитого места. На следующий день порт-артурцы наблюдали великий исход японцев из своего города. Длинная вереница тяжело нагруженных китайских лодок (шампунок) вышла на внешний рейд, прошла сквозь строй русской эскадры и направилась к стоявшему в отдалении английскому пароходу. Он и доставил японскому командованию самые свежие сведения о расположении эскадры.

В Петербурге 26 января начальник Главного штаба генерал В. В. Сахаров представил военному министру Куропаткину записку о том, что японцы могут внезапно напасть на флот в Порт-Артуре. По содержанию записки ничего сделано не было.

Затем вдруг осенило вице-адмирала Макарова. В срочном письме управляющему Морским министерством Ф. К. Авелану он настоятельно посоветовал немедленно перевести эскадру в гавань. О письме доложили великому князю Алексею Александровичу только на следующий день, когда было уже поздно.[216] Можно ли было что-то сделать, если бы сразу же дали телеграмму в Порт-Артур? Вряд ли. Петербургский вечер, когда в Адмиралтейство пришла депеша от Макарова, – это дальневосточная ночь. Возможно, в это время на порт-артурском рейде уже гремели взрывы.

26 января 1904 года высшее порт-артурское общество отмечало именины Марии Ивановны Старк, жены начальника эскадры. Некоторые офицеры ещё не вернулись с бала на свои корабли, когда там срочно потребовалось их присутствие.[217] Правда, сам начальник был на месте и в момент нападения совещался с Витгефтом.

Русские суда стояли в четыре линии, в шахматном порядке. На броненосцы «Полтава» и «Победа», а также на крейсер «Диана» грузили уголь с барж – верхние палубы этих кораблей были освещены электричеством. За подходами к рейду следили дежурные корабли (броненосец «Ретвизан» и крейсер «Паллада»). Свет их прожекторов скользил по гребням волн и терялся в далёкой дали. В море крейсировали два миноносца. Чтобы не потерять друг друга, они шли с открытыми отличительными огнями. «Наша эскадра стояла так, чтобы быть утопленной без остатка…» – писал впоследствии А. В. Колчак.[218]

Сторожевые миноносцы, сами никого не заметившие, были обнаружены подходившим к Артуру отрядом японских миноносцев. Уклонившись от встречи с ними, японцы подошли к эскадре тогда, когда русское охранение ещё продолжало крейсировать в море.

Японские миноносцы ориентировались по маяку на Золотой горе и огням эскадры. Первыми получили торпеды дежурные корабли, которые привлекли внимание своими прожекторами. Затем был атакован броненосец «Цесаревич», который тоже получил пробоину. Больше японские миноносцы ничего сделать не успели, так как сами были обнаружены. По ним началась яростная стрельба. Командир участвовавшего в нападении миноносца «Акацуки» сообщает, что один из четырёх миноносцев утонул, а другие получили повреждения.[219] (Впрочем, подлинность этих мемуаров вызывает сомнения, потому что в них есть расхождения с действительной картиной в весьма существенных деталях.)

Наутро «Цесаревич» и «Паллада» были отбуксированы в гавань. «Ретвизан» приткнулся носом к берегу и остался на внешнем рейде.[220] Чтобы отвести его в гавань, надо было заделать пробоину. Это заняло около месяца, и всё это время «Ретвизан» находился в опасности.

Вывод из строя «Паллады» большого значения не имел. Другое дело – «Ретвизан» и «Цесаревич». С их повреждением Япония получила превосходство в один броненосец. В дальнейшем усилия русского морского командования сводились к тому, чтобы вернуть себе утраченное преимущество, а адмирала Того Хэйхатиро, командовавшего японским флотом, – чтобы сохранить и упрочить своё господство на море.

Лишь 28 января (10 февраля) Япония объявила России войну – после ночной атаки на эскадру, дневного боя двух флотов у порт-артурской гавани, не давшего перевеса ни одной из сторон, и героической гибели крейсера «Варяг» и канонерской лодки «Кореец» у берегов Кореи. 1 февраля командующим флотом на Тихом океане был назначен вице-адмирал С. О. Макаров. Русская общественность приветствовала это назначение. Оно было с радостью встречено в Порт-Артуре. 24 февраля Макаров вступил в командование флотом. И в этот же день была, наконец, закрыта пробоина на «Ретвизане». Откачали воду, корабль всплыл и был отбуксирован в Восточный бассейн.

Война быстро набирала обороты. В японских вооружённых силах царило воодушевление. Корея, куда японские войска высадились в первый день войны, считалась почти уже завоёванной. Дальнейшие планы японского командования предусматривали изгнание русских войск из Маньчжурии. А некоторые горячие головы говорили, что перемирие будет подписано в Иркутске, а мир – в Москве.[221] В японской армии и на флоте были убеждены, что одним из главных призов победоносной войны будет вновь завоёванный и навеки утверждённый в японском владении город на реке Лунхэ – Порт-Артур.

А. В. Колчак и Н. А. Бегичев прибыли в Порт-Артур 18 марта 1904 года вечером. Город уже погрузился во тьму – с конца января ввели затемнение. Окна плотно завешаны, фонари не горят, на улицах пустынно. В темноте едва отыскали гостиницу, где и переночевали. Наутро пошли в порт.[222]