— Вот-вот, — сказала она.

Мяффнер всплеснул короткими ручками.

— Ваше величество, разве это мешает…

— Женившись на мне, — поинтересовалась она с холодным интересом, — остановится ли?.. Или пойдет дальше?

— И что? — повторил Мяффнер. — Что, если пойдет? Пусть идет и завоевывает! Это и вам добавит славы.

— А дальше, — сказала она медленно, — ему могут предложить другую женщину в жены и дать за нею приданое в виде земель и выхода к Большому Пути?

Мяффнер даже запнулся на ровном месте, королева посмотрела на него с иронией.

— Дорогой глерд, нужно смотреть дальше, чем на один шаг. Король Антриас легко избавится от старой жены. Представляете, это я буду считаться старой и ненужной.

Мяффнер воскликнул поспешно, опередив придворных и даже Роднера Дейнджерфилда:

— Такое невозможно!

— В политике возможно все, — отрезала она и добавила, словно смилостивилась: — Если ведет к успеху.

— Не представляю, — горячо сказал Мяффнер. — Не могу представить такую дикую и невероятную вещь!

— Вот-вот, — обронила она, — а он все-таки попросту, ибо политик, возьмет новую… Где остановится или кто его остановит, мне уже будет тогда неважно, не так ли?

Мяффнер вздохнул, поклонился.

— Я в самом деле так далеко не заглядываю, ваше величество. Я пытаюсь как-то погасить пожар, что разгорается сейчас.

— Это не пожар, — ответила она ледяным голосом. — Так может гореть бесконечно.

Они прошли мимо, а когда исчезли из виду, я перестал изображать статую, вышел из ниши и поспешил по лестнице вниз, а то спросят, почему здесь в таком неподобающем виде, и попробуй отгавкайся так, чтобы не возбудить серьезных обвинений в работе на того же короля Антриаса.

В нижнем зале, едва я спустился с лестницы, дорогу загородил молодой мужик, крепкий и рослый. И не просто остановился на дороге, обойти нетрудно, я здесь не гордый, но именно встал так, чтобы помешать, а еще и спросил неприятным голосом:

— Говорят, это ты побил Суховерта?

Что-то в нем показалось не так, но сообразить быстро не успеваю, мужик как мужик, выглядит достаточно сильным, а горбится как будто нарочито.

— Я его не трогал, — ответил я скромно.

Он спросил грубо:

— Но ты же побил?

— Когда он начал меня бить, — объяснил я, — пришлось защищаться.

Он окинул меня критическим взглядом.

— Ты здоровяк, но чтобы побить Суховерта, нужно быть не просто здоровяком. И вообще, Суховерт мой друг.

— Хреновые у тебя друзья.

Он прорычал, нагнетая в себе злость:

— У меня хорошие друзья.

— Хреновые, — сказал я. — Да и ты хреновый. Мог бы и раньше вспомнить. Память отшибли?

Он рыкнул громче:

— Ты напрашиваешься!.. А раньше не вступился потому, что сегодня только прибыл с заставы. Я воин, а не баба с веником вроде тебя!

Слуги и челядь увидели нарождающуюся ссору, начали останавливаться, образовали круг, все смотрят с интересом, у всех на лицах нетерпеливое ожидание драки, да чтоб с кровью, криками боли…

Меня начал потряхивать мандраж: так всегда, когда драка не сразу, а с разогревом, все нервы и мышцы напрягаются для резких движений.

— Не бейте меня, дяденька, — попросил я жалким голосом, — а то я вам зубы ваши белые вышибу, как бог у черепахи. Теперь она ходит… да что там ходит — ползает! — без зубов, да еще и прячется.

Он даже отшатнулся от такой наглости.

— Ты? Такое ничтожество? Как?

— А вот, — ответил я, — на нас смотрят, вы не заметили, грозный дяденька?.. И видят, что я вас не трогаю.

Он даже не посмотрел по сторонам, словно так и должно быть, а как же иначе, выпучил глаза.

— И что?

— А то, — сообщил я ласково, — у меня самозащита. Так что не жалуйтесь… Хотите, даже вот отступлю чуток…

Я в самом деле отступил на два шага, пусть наблюдающие за нами видят, что не я зачинщик начинающейся схватки. Он взревел, ринулся, наклонив голову. Я сделал вид, что готов встретить, но резко отступил, но он не пронесся дальше так, чтобы врезаться в стену, а круто остановился и развернулся в мою сторону, уже поднимая тяжелый кулак для удара.

Я был готов, мои стиснутые до треска кожи пальцы вошли в его солнечное сплетение, как в мягкую подушку. Он согнулся от резкой боли, а я, ухватив его обеими руками за голову, дернул с силой вниз, одновременно резко подавая вверх колено.

Нижняя челюсть ударилась с такой силой, что заныла нога. Хруст услышали по всей комнате. Он захрипел и закашлялся, выплевывая с кровью выбитые зубы из сломанной челюсти.

Я сразу же отпустил и сделал шаг назад, даже руки приподнял, показывая, что драться как не хотел, так и не хочу, всего один удар, чтобы защититься, а так я вот какой, мирная такая овечка…

Слуги зашумели с одобрением, хотя у некоторых на лицах разочарование, хотелось бы долгой драки, чтобы оба метелили друг друга основательно.

За их спинами мелькнуло лицо высокого человека в темном плаще с надвинутым на лицо капюшоном. Он сразу же отвернулся, перехватив мой взгляд, но я узнал: это тот, что рассматривал меня тогда во дворе с веранды, а потом пару раз я замечал его пристальный взгляд уже в самом здании.

Тревожно заныло сердце: чем-то очень нехорошим веет от этого незнакомца.

Карнар, Фрийд и другие слуги окружили плотно, Карнар в восторге хлопнул широкой ладонью по моей спине.

— Как ты его! Никогда такое не видел.

— В самом деле, — поддержал Фрийд, — как бог черепаху!.. А он ее в самом деле побил?

— Говорят, — ответил я, — а я старшим верю.

— Здорово, — сказал он восторженно. — Ну ты же Улучшатель!.. Драки тоже улучшаешь, да?

Этого еще не хватало, мелькнуло у меня тревожное. Еще после той стычки с Суховертом я чувствовал, что тему мерения мужскими качествами надо как-то поскорее закрыть, потому и придумал вот такой быстрый и жестокий способ, который применяется разве что в уличных драках.

Это чтоб перестали приставать местные забияки, а кому восхочется, тот посмотрит на беззубый рот этого героя с дальних застав, а у него вылетели все передние, сверху и снизу, да и клыки тоже, в общем, теперь точно оставят меня в покое.

Но Фрийд сейчас не обрадовал, а встревожил. Меньше всего я хотел бы улучшать боевые приемы и в перспективе неизбежно начать работать на армию.

Герой дальних застав не просто ушел побитым — его унесли, а потом, как я слышал, долго приводили в чувство. Фрийд сообщил радостным шепотом, что сейчас лежит в комнате лекаря, а тот вынимает остатки сломанных и раскрошившихся зубов.