– Поскорее, – потребовала, сминая пальцами юбку, Эмили.

Подошла женщина с кистью, ронявшей капли салатовой краски.

– Ах, бедняжка, бедняжка, – посочувствовала она.

Эмили опустилась рядом с Морганом на колени. Где-то внизу живота у нее собиралась тошнотворная тяжесть. Ну хоть крови нет. Голень Моргана, прижатая к земле игрушечной покрышкой, выглядела расплющенной, но целой. Дышал он прерывисто. Эмили положила ладонь ему на спину:

– Больно?

– Не так, как можно было ожидать.

– Он сейчас отъедет.

– Из всех треклятых глупцов, нелепых…

– Ничего, такое со всяким может случиться, – сказала Эмили, похлопывая его по спине.

– Я про почтальона говорю.

– О.

Почтальон снял фургончик с тормоза, и тот, заскрежетав, немного сдал назад.

– Уф! – выдохнул Морган. И, перекатившись на бок, выбрался из-под машины. Сел, осмотрел свою ногу. На зеленой штанине остался пыльный клиновидный отпечаток.

– Нога не сломана? – забеспокоилась Эмили.

– Не знаю.

– Вы штаны распорите, – посоветовала женщина с кистью.

– Только не штаны! – встрепенулся Морган. – Они времен Второй мировой.

Эмили начала торопливо заворачивать манжету брюк, боясь того, что может увидеть. Теперь около них остановились две старушки с хозяйственными сумками, и почтальон объяснял им:

– Будь я дурным человеком, мог бы пожаловаться на него за неправильную парковку.

– Вроде все цело, – сказала Эмили, вглядываясь в бледную, поросшую волосом кожу Моргана. – Пальцами шевелить можете?

– Да.

– А стоять?

Морган попробовал подняться, обняв для опоры Эмили рукой за плечи. Он оказался тяжелее, чем выглядел, с крепкими мускулами, теплый, а еще от него исходил резкий сероватый запах застарелого курильщика.

– Да, – сказал он. – Могу и стоять.

– Может быть, он только штанину прижал.

Морган отдернул руку.

– Ничего подобного.

– Но ведь крови нет, кость цела…

– Я чувствовал колесо. Чувствовал его тяжесть, оно явно прищемило мою икру. Думаете, меня может задавить машина, а я того и не замечу? Не каждая травма видна снаружи. Нельзя вот так со стороны решать, изувечен я или нет. По-вашему, когда почтовый грузовик правительства США размазывает меня по асфальту, я должен не обращать на это никакого внимания?

– Иисусе! – воскликнул почтальон.

Две старушки пошли дальше, женщина вернулась к окраске двери. Почтальон отпер почтовый ящик. Морган поднял вверх руку, в которой что-то блестело.

– Ну по крайней мере, ключ я достал, – сказал он Эмили.

– Ах да. Ключ.

Морган отпер пассажирскую дверцу:

– Запрыгивайте. Быстро.

– Я?

– Садитесь в машину. Вдруг вор объявится. Весь этот шум и тарарам…

Он подождал, пока Эмили сядет, закрыл дверцу и направился к водительскому сиденью.

– В последнее время я пережил слишком много треволнений, – посетовал он. – Не понимаю, почему все не может течь гладенько, без рывков.

Покряхтывая, Морган уселся за руль, наклонился, чтобы вставить ключ в замок зажигания.

– Ну вот, взгляните, – сказал он. – Новая напасть.

Ключ в замок не вошел, потому что из него уже торчал другой, с которого свисал кожаный кармашек.

– Ну вот что это? – спросил у Эмили Морган.

– Должно быть, его заперли в машине, – ответила она.

– Меня всегда поражала тупость нашего среднестатистического преступника.

– Но возможно, машину никто и не угонял, – предположила она.

– Это как же?

– Может быть, вам только казалось, что вы запарковали ее в другом квартале.

– Ну нет, – раздраженно возразил он. – Это было бы совсем уж смешно.

Он запустил двигатель, обогнул почтовый фургончик и покатил по улице. Судя по звуку, покатил не на той передаче.

– Поезжайте со мной, познакомьтесь с Бонни, – предложил он.

– Ой, Леон станет гадать, куда я подевалась. И потом, разве вам не пора на работу?

– Сегодня я работать не могу, я этой ночью только час и проспал. Из-за Бриндл, из-за этой истории. Вы когда-нибудь слышали подобное? Роберт Робертс, после стольких-то лет!

Эмили надеялась, что он не станет опять рассусоливать насчет Роберта Робертса. Она совсем умучилась. Ей казалось, у нее ушел не один час на то, чтобы пройти несколько кварталов от школы Гины, а сил, которые она на это потратила, хватило бы на многие годы. От одного только вида Моргана (мурлыкавшего, постукивая пальцами по рулю, «Я иду», свежего как огурчик, не удрученного никакими заботами) у Эмили тупо заболела голова.

Вот и ее дом. «Мастера на все руки» только-только открылись, лампы дневного света вспыхивали в магазине и гасли, словно им не удавалось собраться с силами. Окна над магазином оставались темными. Весь этот дом можно было принять за пустую оболочку. Морган, продолжая напевать, проехал мимо. Эмили не попыталась остановить его.

Она и Леон помногу разговаривали о жене Моргана – какой та может быть, если он столько времени проводит без нее? Заглядывая к Мередитам, Морган всякий раз называл места, из которых приехал, и те, куда поедет от них. Он вообще дома бывает? Хотя бы по выходным? Ведь субботы он посвящал особым покупкам в собственном его уникальном стиле. Нырял в глухие уголки Балтимора и возвращался с немыслимыми приобретениями: мятыми консервными банками или чем-то бугристым, завернутым в упаковочную бумагу и обвязанным бечевкой с десятком грубых узлов, – походило на то, что в магазинах, посещаемых Морганом, о пакетах с ручками еще и слыхом не слыхивали. А воскресенья проводил на ярмарках и фестивалях. Выступая там с куклами, Эмили и Леон могли наткнуться на него по чистой случайности – увидеть его сквозь сетчатый задник среди публики – сидевшие составляли невысокий вытянутый холмик, а позади стоял он, высоко выступающий пик, накрытый диковинной шляпой; всегда один, всегда грустно размышлял о чем-то и дымил сигаретой. (Впрочем, когда они выходили на поклоны, Морган широко улыбался и хлопал в ладоши, точно гордый родитель.) Зимой, когда ярмарки сходили на нет, он посещал церковные базары и мероприятия по сбору средств, которые устраивались школами. Ни одно из них не было для него слишком мелким. Ему всегда хватало свободного времени, чтобы постоять перед рождественской елкой, разглядывая войлок, которым оборачивалось ее подножие, или пенопластовых снеговиков с глазами из блесток. Так кто же она, эта Бонни, от которой он норовит удрать? Может быть, она его пилит? – говорил Леон. Может быть, она из тех прижимистых, ограниченных дамочек, что любят в одиночку принимать гостей в своих аккуратных гостиных, среди лаковых статуэток, к которым Моргану не дозволено прикасаться, и хрустальных пепельниц, в которые ему запрещено стряхивать пепел? Эмили так не думала. Собирая в одно целое все, что она слышала от Моргана (торопливые рассказы о бедствиях и несчастьях, заверения в любви к голой квартире Мередитов), она представляла себе Бонни распустехой в халате с разномастными пуговицами и с головой в бигуди. И потому не удивилась, когда Морган остановил машину перед опрятным, крытым черепицей кирпичным домом в колониальном стиле – в конце концов, она же знала, что деньги в этой семье водятся, – но изумленно заморгала, выйдя из машины и увидев шатенку в опрятной юбке и блузке, занимавшуюся прополкой росших вдоль дорожки петуний. Ладно, может быть, это его сестра. Однако Морган окликнул ее: «Бонни!» Шатенка выпрямилась и вытерла запястьем лоб. Несколько легких морщинок у глаз – следы улыбок. Матовая, уже немного потрескавшаяся красная губная помада. С видом бодрым, но несколько неприступным она, судя по всему, ожидала объяснений.