– Ну, я не понимаю зачем, – сказала Бонни. – Не понимаю, почему он докучает вам этим.

– Я объединяю мои миры! – объявил Морган и приподнял кофейную чашку, словно приветствуя Бонни.

Однако Бонни сказала:

– Тут скрыт какой-то подвох. Чего-то не хватает. Не понимаю, чего он хочет.

Не понимала и Эмили. Она покачала головой; Бонни покачала головой. Начинало казаться, что Бонни с Эмили – давние подруги, а Морган – человек в их компании новый. Он и сидел несколько наособицу, прячась под своей каской, точно эльф под шляпкой гриба, поворачивая лицо то к одной из них, то к другой, а женщины, прищурясь, наблюдали за ним, пытаясь понять, что он задумал.

Даже засыпая, Морган в полное беспамятство не впадал. Некая часть его спала, другая оставалась настороженной и пугливой и всегда что-то подсчитывала – кнопки, пуговицы матраса, цветы на платье дочери, дырки перфорированного стенда с электротоварами. Приходил водопроводчик, заказывал трубы: шесть коленчатых и дюжину ниппелей. «Конечно», – говорил Морган. Потом он выступал на певческом конкурсе. Исполнял песню пятидесятых годов, «Памятные мгновения». Слова ее он знал, но воспроизвести правильно не смог. Вместо «В бальном зале мы краше всех» получилось «В барном зале мы крошим всех». Правда, и партнерша его танцевать толком не умела, куда уж краше всех. И подумать только! Партнершей была Лаура Ли Келлер, его первая любовь, которую он давным-давно, еще до времени «Памятных мгновений», потерял из виду. После выпускного бала он, Лаура Ли и половина других выпускников лежали на одеялах у океана и целовались. И даже сейчас, спустя столько лет, шум океана напоминал ему о несбывшихся возможностях: все они, неопробованные, ждут за ближайшим углом. Морган открыл глаза и услышал океан, плескавшийся в нескольких кварталах от него, тот самый, у которого лежал с Лаурой Ли, да только теперь он стал человеком пожилым, раздражительным, как, надо полагать, и Лаура Ли, где бы она ни жила; а во рту стоял привкус горечи из-за того, что вчера он слишком много курил.

Шесть часов утра в Бетани-Бич, штат Делавэр, в покосившемся коттедже с толевой крышей, который они каждый июль арендовали у дяди Олли. Обшитые вагонкой, очень давно выкрашенные в синий цвет и выгоревшие стены высоко поднимались над просевшей в землю клумбой. Шелестела драная желтая оконная штора. Где еще, как не вблизи океана, увидишь такое окно – дешевая алюминиевая рама, искрапленная соленым воздухом, со вспученной сеткой, мягкой и неопрятной, точно какая-нибудь синтетическая ткань? Где еще сетчатые двери веранды имеют угловые диагональные деревянные вставки, отчего в пределах слышимости Атлантики не найти ни одного прямого угла? Комната обставлена бросовой мебелью: угрожающих размеров гардероб с потускневшим металлическим зеркалом; накрытый штопаным шарфом комод с изогнутым фасадом, каждый его ящик заедает, на некоторых отсутствуют хрустальные ручки; розовый ворсистый ковер, тощий и морщинистый, словно подстилка для ванной; у кровати круглый столик с бортиком и салфеточкой посередке, на которой стоят радиочасы в корпусе из потрескавшейся коричневой пластмассы. Морган сел, включил приемник. Шестичасовая проповедь только-только закончилась, Гай и Рэлна пели «Нет друга лучше Иисуса». Рядом зашевелилась и застонала Бонни: «Морган? Какого?..»

Он немного убавил громкость. Вылез из постели, взял с гардероба сомбреро, надел, не посмотревшись в зеркало. И босой, в одних кальсонах поплелся по коридору на кухню. Воздух уже нагрелся и отяжелел до того, что Морган чувствовал себя изможденным.

Из четырех спален коттеджа заняты были только три. Во второй спала мать Моргана, в третьей Кэйт, его последняя еще остававшаяся в семье дочь. В прежние времена здесь было не протолкнуться. Девочки попарно спали на кроватях и диванах, Бриндл и Луиза жили в одной комнате, вдоль веранды лежали рядком спальники дочкиных ухажеров. Тогда Морган жаловался на беспорядок, теперь скучал по нему. И не понимал, какой смысл по-прежнему приезжать сюда. Кэйт они почти не видели – ей уже восемнадцать, у нее свои дела, она вечно гостит у друзей, живущих в уродливом новом кооперативном доме на юге города. Что касается Луизы, память ее из-за этой поездки пошла вразнос, вывихнулась сильнее обычного. Только Бонни, похоже, удовольствие здесь и получала. Бродила вдоль берега с ведерком, охотясь за раковинами. Переносица у нее покраснела и все время облезала. Иногда она сидела у кромки воды, расставленные ноги ее сверху были ярко-красными, а с исподу бледными. Морган подходил к ней сзади по песку, засунув большие пальцы под резинку трусов, бросая вызов солнцу и жалящим брызгам, ибо ему всегда было тревожно, если кто-то из членов семьи входил в воду. Плавание (как и хождение под парусом, и катание на лыжах) он считал занятием неестественным, выдуманным от нечего делать богатыми людьми. И хотя плавать умел (натужным, беззвучным брассом – губы плотно сжаты, в воду опущен лишь кончик бороды), ради удовольствия не плавал никогда. И уж тем более в океане. Он считал свое недоверие к океану логичным и осмысленным. Благоразумно держался подальше от воды, не снимая плотных полуботинок и шерстяных носков. Он лишь слушал удары волн, неторопливо погружаясь в глубокий транс и как будто снова лежа с Лаурой Ли Келлер на одеяле под звездами.

Для кофе было слишком жарко, но, если попытаться обойтись без него, головная боль неизбежна. Он ограничился растворимым, использовав горячую воду из-под крана. Сквозь «Максвелл-Хаус» и сахар ощущался густой, сумрачный привкус прибрежной воды, но Морган все равно пил этот кофе из расписанной клоунами креманки. Допив, ополоснул ее. Потом снял с кухонного стола сумочку Бонни и засунул ее в холодильник, а вернее сказать, в морозильник. Еще одна дурь богачей – они верят, что в курортных городах не существует преступности. Моргану виднее. Опасность окружала его со всех сторон, в центре Балтимора ему и то было спокойнее.

Он вернулся в спальню. Бонни уже сидела, откинувшись на подушку.

– Ты зачем встал так рано? – спросила она. – И почему радио включено?

– Новости послушать хотел, – сказал он.

Это была неправда, он всегда считал, что новости к нему никакого отношения не имеют. Чего он хотел, так это заглушить шум океана. Нынче был вторник. Они провели здесь три дня. Осталось одиннадцать. Морган вздохнул и присел на край кровати, чтобы надеть носки.

– Я схожу в булочную, куплю что-нибудь к завтраку, – сказал он. – Тебе что-нибудь нужно в городе?

– Булочная еще не открылась.

– Подожду. Куплю газету. Здесь слишком тихо.

– Ну тогда возьми те плюшки-бабочки с вишнями… – Бонни зевнула, взъерошила пальцами волосы. На левой щеке остался отпечаток подушки. – Счастливый ты, – сказала она. – Вчера как лег, так сразу и заснул.

– Мне жуткий сон приснился.

– Зато заснул мигом.

– Но я всю ночь видел сны, – сказал Морган, – и просыпался, и смотрел на часы. А что снилось, теперь не помню. Человек во фраке выходил из гардероба. По-моему, в этом доме привидения водятся, Бонни.