Среди экспонатов выставки ему понравилась только незнакомая девушка, одиноко блуждающая, как и он, из зала в зал. В воображаемую гостиную она вписывалась отменно. Девушка была высокая – сантиметров на десять выше него самого, и великолепно сложена в соответствии с представлениями начала двадцать первого века о великолепном телосложении. Лет пятьдесят назад такого ярко выраженного астеника, как будто сложенного только из продольных линий, с парой скромных маловыдающихся поперечин обзывали бы за глаза «каланча» или «дылда». Густые темные волосы собраны на затылке в пучок. Большие глаза неопределенного цвета без каких-либо следов макияжа глядели задумчиво. В джинсах и облегающей маечке она сильно выделялась на фоне дам в элегантных вечерних платьях. Девушка шла по экспозиции с какой-то целью или системой в голове – игнорируя целые разделы, она подолгу останавливалась перед некоторыми инсталляциями. В задумчивости она теребила разноцветный браслет на тонкой, почти прозрачной руке. Время от времени незнакомка вытягивала руки вниз, складывая пальцы в сложный, как замысловатый морской узел, замок, или собирала их на своей небольшой груди и тогда сразу начинала покусывать костяшки длинных тонких пальцев. Ее растрескавшиеся от ветра губы в этот момент оскаливались и открывали ровные и белые, как в рекламе зубной пасты, зубы. Она выглядела трогательно и даже комично, как котенок, который впервые вышел из-под дома, где родился, на ознакомительную прогулку по двору. Так, по крайней мере, казалось Санчесу. Зрелище его заворожило. А может, ему просто наскучила непонятная выставка со странными, не вписывающимися в формат его детерминистского воображения экспонатами. Он больше их не рассматривал, а, затаив дыхание, ждал, когда она снова что-то сделает со своими длинными руками. Параллельно пытался понять логику ее перемещений по экспозиции и осмыслить систему ее эмоциональных пристрастий.

Многочисленные и совершенно незнакомые «свои» разбрелись по просторным залам. Без специального вдохновения Санчес знакомиться с людьми не умел и стеснялся, поэтому приуныл. Меняя бокалы в руке один за другим, он бессознательно шастал по залам, все глубже погружаясь в собственные мысли. Девушки. Деньги. Клиенты. Все думают только о себе. У каждого своя совесть.

«Моя когнитивная система оказывается беспомощной в реалиях собственного бизнеса. Или это просто процесс взросления? Что важнее – успех в бизнесе или собственное душевное равновесие? А может, я просто домашний мальчик, не подготовленный к настоящей жизни? Должны же быть какие-то эталоны, отправная точка для самооценки и нравственного самоконтроля. Для этого и придумали религию – в качестве механизма реализации общественной совести. Совесть, совесть. Есть у тебя совесть, молодой человек? Есть ли у меня совесть?! Да у меня три с собой и еще пять на крыше!»

Санчес продолжал натыкаться на интригующую незнакомку и даже пару раз пересек траекторию ее задумчивого взгляда. Скрываясь за громоздкими интерактивными композициями, он подсознательно следил за ней. Она улыбнулась, встретившись с ним взглядом.

После четвертого бокала Санчес сказал себе, что нужно или что-то предпринимать, или отправляться домой, спать. Современным искусством он уже насытился. Познакомиться с этой девушкой, перекинуться парой фраз, обменяться визитками – отличная разминка перед тем, как завалиться в самую гущу деловых пиджаков и вечерних платьев. «Никто тебя не съест и не обидит. Это деловое мероприятие – как корпоратив. Здесь принято знакомиться», – убедил он себя.

У очередной композиции девушка стояла особенно долго, нахмурив брови. Это было сложное нагромождение грубых, как будто разорванных взрывом железных и деревянных конструкций, с вплавленными тут и там черно-белыми экранами. На экранах попеременно плакали и смеялись глаза людей.

Помня наставления Димыча начинать диалог с девушкой раньше, чем сознание начнет внутренний диалог противоречий и неминуемо приведет к смущению и застенчивости, он выпалил первое, что пришло в голову:

– Довольно странная конструкция. Вы не находите? Мне кажется, автора мучили приступы нервной булимии по ночам… С тяжелыми последствиями… И он поклялся увековечить всю полноту раздирающих его противоречий. Утром. Используя все, что попалось под руки.

Девушка посмотрела на него долгим испытующим взглядом. Санчесу настрой девушки не очень понравился. Он поежился.

– Не слишком ли категорично? Вы как будто подписываете приговор художнику, а не выражаете свое – надо заметить, чисто субъективное – мнение!

– С моей – чисто субъективной – точки зрения, неправильно запихивать в свое произведение все, что есть под рукой, для того, чтобы выразить миру отсутствие собственной точки зрения. Первичной является мысль поэта, которую он из глубин своей души и сознания хочет донести до широких масс. А здесь мысли нет – только нагромождение экранов и еще каких-то… фишек. Как если бы художник выдавливал на холст все имеющиеся у него в наличии краски в надежде, что они случайным образом соберутся в глубокую по смыслу и эмоциональному наполнению картину.

Санчес наглядно изобразил, как ехидно прищуренный художник выдавливает краски на холст. Ему это показалось забавным, девушка только вскинула бровь.

– Оглянитесь вокруг себя. Мир такой и есть, если вы не заметили. Хотите вы этого или нет. Разнородный. Жестокий. С острыми рваными краями. И изменчивый. А художник увидел суть этого мира и изобразил ее. Это его законное художественное право.

– А мое законное право – стоять перед этой… с вашего позволения… композицией и сделать законное умозаключение, что это гениальное творение не идет ни в какое сравнение с естественными природными творениями. Такими как вы, например.

– Мама дорогая! А вы не думали, что ради своего пошлого и банального комплимента, который не способен тронуть даже вон ту сонную бабку-смотрительницу, вы посчитали нужным обидеть талант великого художника!