class="p1">Пита и Висуэте были профессиональными охотниками на кайманов. Они очень любили свое ремесло — дикое и жестокое — и полностью полагались на судьбу. Для них страшный кайман — речной зверь, обитающий в теплых тропических водах, — был не просто охотничьей добычей. Он был для них противником, который, хотя он и считается в народе неповоротливым и тупым, на самом деле необыкновенно хитер и смел. Охота на каймана была для них полна такого же смысла, как ритуальное убийство быка во время корриды: это было искусство, которое они считали столь же благородным, как и искусство матадора. К тому же они таким образом зарабатывали свой хлеб.

Пита, Висуэте и старый Макарио поведали мне в ту ночь об удивительных подвигах Гуасинтона. Можно было бы рассказывать без конца о его проделках, и я надеюсь, что кто-нибудь напишет о нем более длинный рассказ. В этом не было бы ничего удивительного — ведь в наши дни нередко пишутся биографии людей, которые этого вовсе не заслуживают, и даже биографии рек. А уж Гуасинтон вполне заслуживает биографии.

Словно какой-то неведомый дух обитал в этом гигантском темно-зеленом теле, защищенном толстой броней, как боевой корабль или средневековый рыцарь. От морды до кончика хвоста в нем было более восьми метров.

Говорили, что он был великодушен, как добрый языческий бог. Если ему приходилось выбирать между лошадью, пасущейся на берегу, и женщиной, стирающей в речке белье, он неизбежно отдавал предпочтение лошади. И болтливые кумушки утверждали, что он поступал так не из обжорства, но из-за сострадания к людям, и всегда, когда мог, выбирал в жертву животное вместо человека.

На людей Гуасинтон нападал только в том случае, если долго не мог добыть ничего другого. Обычно же он равнодушно плавал вокруг купальщиков — спокойный, могучий, сознающий свою власть и даже делающий вид, что никого не замечает вокруг. В такие времена он вполне удовлетворялся данью, которую поставляли ему пастухи: всякий раз, как нужно было перегонять скот с одного берега на другой, Гуасинтон был тут как тут, словно кто-то таинственным образом извещал его, что настало время предъявить свои права — права господина монтувийских вод. Он утаскивал под воду всего одного бычка, но зато самого лучшего — так уж у него было заведено. Он умел выбирать, и никогда не причинял ни малейшего вреда остальному стаду.

Погонщики знали эту привычку каймана и, торгуясь на базаре, говорили владельцам скота:

— Послушай, неужели ты не можешь немного скостить, чтобы бычок Гуасинтона не обошелся нам слишком дорого?

Тот самый бычок, которым они расплачивались за право переправиться через реку.

В остальном река была совершенно безопасна, потому что Гуасинтон ревниво следил, чтобы у него не появлялось соперников. Если какой-нибудь неблагоразумный кайман, устав от долгого безделья где-нибудь в тихой заводи, отваживался появиться в Бабаойо, Гуасинтон сразу же принимал меры.

На берегах реки Гуасинтон вызывал что-то вроде религиозного поклонения. Началось все с того, что взрослые пугали его именем детей, а потом заразились этим страхом и сами. Как нередко случается, страх породил суеверие, а суеверие — своего рода культ.

Когда Гуасинтон впадал в обычную для кайманов спячку и его слишком долго не было видно, людей охватывала смутная тревога.

— Куда это он подевался? — спрашивали они.

И добавляли испуганно:

— Плохая примета. Быть в этом году засухе!

По народному поверью, Гуасинтон, властелин воды, уносил ее с собой.

Иногда Гуасинтон все же нарушал заведенный порядок. Это обычно случалось в голодное время года. Тогда он нападал на пасшихся у берега жеребят и с ревом уволакивал свою жертву в воду. Нападал он и на лодки: переворачивал их хвостом и пожирал тех, кто в них плыл. Тогда он превращался в зловещую силу, в кровожадного дракона.

Но это его настроение вскоре проходило, и Гуасинтон возвращался к прежнему образу жизни. Ему вновь начинала нравиться исполненная печали монтувийская музыка, потому что — хоть и думают, что пресмыкающиеся глухи и руководствуются исключительно обонянием, — Гуасинтон, кажется, был наделен отличным слухом и всегда получал удовольствие от музыки.

Утверждали, что по ночам, когда рыбаки везли свою добычу домой и играли при этом на гитарах, Гуасинтон сопровождал их, как верный страж, и если кто-нибудь из них случайно падал в воду, он удалялся от лодки — без сомнения, борясь с искушением схватить упавшего.

Тринадцать опытных ловцов кайманов, вооруженных винтовками и плывших на лодках с бортами, окованными железом, — вот сколько понадобилось людей, чтобы убить Гуасинтона.

И это было нелегким делом даже для них, потому что он упорно защищался и, умирая, убил одного из своих преследователей и тяжело ранил другого.

Возглавлял экспедицию Макарио Арриага. Как ни странно, дон Макарио никогда не оспаривал у Гуасинтона его право на коров, но стоило кайману сожрать его любимую собаку, он люто его возненавидел и поклялся убить.

Охотникам приходилось действовать очень осторожно, чтобы о предстоящей экспедиции не узнали в округе, потому что люди здесь считали Гуасинтона чуть ли не сверхъестественным существом.

Со старым кайманом не годились никакие хитрости и ловушки. Он равнодушно посматривал издалека на поросят, привязанных к лодке в качестве приманки; не обманывали его и специально изготовленные плоты, за которыми скрывались охотники. Он не попадался на трюк, называемый «плавающей шляпой». Трюк этот, как известно, заключается в том, что обнаженный по пояс охотник ныряет с ножом в руках, оставляя на поверхности свою шляпу. Кайман обычно бросается к шляпе, полагая, что в воде под ней человек, а охотник стремительно нападает на него снизу и вонзает ему в брюхо кинжал… Это очень опасный прием! Если первый удар кинжалом оказывается не смертельным для каймана, охотник обречен.

Но Гуасинтона нужно было перехитрить как-то иначе. За ним следили несколько дней, пока не обнаружили один заливчик со спокойными водами, но очень глубокий, — там кайман обычно отдыхал днем. Однажды утром он, как всегда, заплыл в этот заливчик, и охотники сразу же перегородили его щитом из старых досок и заранее приготовленной колючей проволоки.

Самый смелый из охотников Гуайяса, Хосе Карриэль, бросился в воду, зажав в руке кинжал.

Вначале Гуасинтон хотел избежать схватки. Поняв, что его поймали в ловушку, он попытался проложить себе путь в нижней части загородки, не поднимаясь на поверхность. Наверное, он поранился о колючую проволоку, потому что вода в заливчике окрасилась в алый цвет. Потерпев неудачу, он повернулся и в ярости ринулся на охотника.

Карриэль уже поджидал его, следя по поднимавшейся